Иисус Неизвестный

Ликтор, подойдя к Пилату, подал ему две сложенные восковые дощечки – письмо Клавдии. [908]

Праведнику тому не делай никакого зла, потому что я сегодня во сне много за Него пострадала(Мт. 27, 19), —

прочел Пилат.

Зришь ли, как всей своей тяжестью зыблется ось мировая?[909]

Сломится ось еще не совсем, – снова починится; но по тому же месту сломится опять, уже совсем, и рухнет всей своей тяжестью. Сидя в мутнеющей от крови воде, вспомнит Пилат, как сидел тогда на Гаввафе, спасая Невинного.

Поднял руку судия, не смея взглянуть в лицо Подсудимого, и сказал:

вот Царь ваш!

Но они закричали: возьми, возьми, распни Его!

Пилат говорит им: царя ли вашего распну? Первосвященники же отвечали: нет у нас иного царя, кроме кесаря!(Ио. 19, 14–15.)

Лучше играть в руку Ганану нельзя было, чем играл Пилат, сам на свою голову бунтуя народ.

«Видя, что смятение, , увеличивается» (Мт. 27, 24), – сам, как будто нарочно, подливает масла в огонь. Если бы даже была здесь не Гананова «чернь», а настоящий «народ» – весь народ Божий, Израиль, то в ярость пришел бы и он, оттого что язычник – «пес», ругается над святейшей надеждой Израиля – Мессией.

В этом: «

, возьми, возьми Его!» – слышится как бы крик задыхающейся ярости. Тот же крик, в двух шагах от той же Гаввафы, послышится, лет через двадцать, когда будет требовать народ смерти Павла:

истреби от земли такого, ибо ему не должно жить! – … кричали, метали одежды и бросали пыль на воздух.

(А. Д. 22, 22–23.)

Смотрит Пилат на искаженные бешенством лица, на горящие нечеловеческим огнем глаза, и кажется ему, что это не люди, не звери, а дьяволы.

XXIII

Казни Его требуют не все; иные плачут, —

скажет Пилат в «Евангелии от Никодима». [910]Этого, конечно, не мог он сказать. Но это могло быть, если б не могло, – надо бы поставить крест на человечестве: незачем было бы Сыну человеческому умирать и воскресать.

Добрые плачут, или «спят от печали», а злые бодрствуют, действуют. Слезы добрых, в явном Евангелии, почти умолчаны; сказано о них, только в Апокрифе – Евангелии тайном. Смутно, впрочем, помнит Иоанн (18, 40), что требовали казни не все.

Не Его (отпусти), а Варавву! – закричаливсе.

Но «распни, распни Его!» – кричат только «первосвященники и слуги их» (Ио. 19, 6). Судя, однако, по дальнейшему, – не только они: очень вероятно, что и мнимый «народ» – действительная «чернь» – разделился надвое.

Так же смутно помнит Лука (23, 48), что в Голгофской тьме, уже после того, как предал Иисус дух Свой в руки Отца, —

весь народ, сошедшийся на зрелище сие, видя происходившее, возвращался, бия себя в грудь.

Может быть, и не «весь народ», а только часть его: очень вероятно, что и здесь он разделился. Кажется, такое же точно «разделение» происходит и на площади Гаввафы; злые кричат: «распни», а добрые плачут, «бия себя в грудь».

XXIV

Поднял руку Пилат; колыхнулась голубая занавеска архиерейских носилок, как будто и за нею кто-то поднял руку, – и сделалась вдруг тишина.

Может быть, не знал Пилат, что скажет сейчас; может быть, хотел сказать совсем другое, но как будто не он сам, а кто-то за него сказал:

condemno, ibis in crucem.

Осуждаю; пойдешь на крест.[911]

XXV

«Нет у нас иного царя, кроме кесаря», – только ли от Сына отрекаются? Нет, и от Отца, потому что у народа Божия, Израиля, Царь Единственный – Бог: «Господи! царствуй над нами один». Сын и Отец уйдут из дома Израиля:

се, оставляется вам дом ваш пуст.(Мт. 23, 39.)

Что такое казнь Иисуса? «Судебное убийство»? Нет, люди должны были признать Иисуса Христом, или казнить, – римляне, по своему закону, как «возмутителя всесветнего»; иудеи, тоже по своему закону, – как «богохульника». Если бы Савл, будущий Павел, был на Гаввафе, то кричал бы и он: «Распни!»

Только ли иудеи распяли Его? Нет, и мы. «Кровь Его на нас и на детях наших». Сколько бы ни умывал руки Пилат, весь Рим – весь мир – этой Крови не смоет.

Добрые плачут, «бия себя в грудь», или «спят от печали»; а злые бодрствуют, действуют, – кричат: «Распни!» Так было и будет всегда.