Июльский заговор. История неудавшегося покушения на жизнь Гитлера. 1943-1944

В это время в штабе группы армий на Восточном фронте вконец измотанный ожиданием Тресков отправился спать. К нему заглянул Шлабрендорф и сообщил новости. Вскочивший было Тресков со стоном опустился на подушку.

– Я застрелюсь, – в отчаянии проговорил он.

«Кажется немыслимым, что тысячи, нет, миллионы людей на фронтах отдают свою жизнь, а банда амбициозных и убогих созданий, оставаясь дома, пытается свести на нет их усилия. На этот раз мы намерены свести с ними счеты так, как это умеют делать национал– социалисты…»

Гестапо уже держало Мольтке, Бонхёффера, Донаньи, Мюллера и Лангбена в камерах. Теперь тюремные двери захлопывались за генералами с Бендлерштрассе.

«Вероятно, далеко не все могут предположить, какая судьба выпала бы Германии, если бы заговорщики добились успеха. Я благодарю Провидение и Создателя, но не за то, что он сохранил меня. Моя жизнь всецело посвящена работе для моего народа И я благодарен Всевышнему за то, что он позволил мне продолжать делать свое дело.

Тяжело раненный Роммель лежал в военно-воздушном госпитале в Берни.

«Я снова с радостью приветствую вас, мои боевые соратники. <…> В случившемся я вижу знак судьбы, которая указывает мне продолжать свою работу. Я так и сделаю».

Геббельс отвернулся от радиоприемника и скривился от омерзения. По его мнению, Гитлер достиг только одной цели – в очередной раз выставил себя напоказ. Конечно, фюреру следовало предварительно проконсультироваться с ним, министром пропаганды. Он, безусловно, подсказал бы главе государства, что говорить и как. Паническая речь, вроде только что прозвучавшей, явилась исключительно не вовремя.

Геббельс пошел к Гиммлеру. Ночью необходимо допросить как можно больше заговорщиков, которых наряды эсэсовцев постоянно доставляют к нему в дом.

Часть третья

Кровавые ассизы

1

В мрачном особняке на Герман-Герингштрассе всю ночь горел свет. Официальная резиденция Геббельса была временно превращена одновременно в суд и тюрьму. Когда подозреваемых привозили для допроса Геббельсом или Гиммлером, их размещали под охраной в разных комнатах особняка, где вскоре не осталось свободного места. Телефоны звонили не переставая[53].

Гелльдорф прибыл сам, старательно делая вид, что понятия не имел о происходящем вокруг него и что он явился как раз для того, чтобы разобраться в обстановке. Это не помогло, и он очутился под замком в музыкальном салоне. Фромм, очевидно передумав уходить домой после своей подлой попытки уничтожить всех заговорщиков, которые могли скомпрометировать его, тоже появился в резиденции. Прямо с порога он решительно гаркнул: «Хайль Гитлер!» Этот жирный краснолицый человек, носивший очки в роговой оправе, за которыми суетливо бегали глаза, производил неприятное впечатление. Ему разрешили воспользоваться телефоном, чтобы объяснить жене свое отсутствие в столь поздний час, и даже принесли в курительную комнату бутылку вина, чтобы помочь ему прийти в себя после столь длинного и богатого событиями дня. Среди арестованных также находились комендант Берлина Хазе и Гепнер. Привезли в особняк Геббельса и Корцфлейша, но тот на допросе сумел доказать свою невиновность. Хазе заявил, что умирает от голода, и настоял, чтобы ему принесли еду и напитки. Когда он потребовал вторую бутылку вина, пришлось обратиться за специальным разрешением к Геббельсу, который с сардонической улыбкой ответствовал, что вторую бутылку генералу, конечно, можно дать, но не следует ему позволять опустошить весь винный погреб.

Фромм ожидал, что его встретят с уважением и признают его заслуги – человека, который так мудро и прозорливо перевел все стрелки на заговорщиков. Он был потрясен презрением, с которым к нему отнеслись следователи.

– Вы, однако, очень спешили отправить нежелательных свидетелей в ад, – сухо заметил Геббельс. Он обвинил Фромма в трусости и указал на «неприличную поспешность» его действий.

– После освобождения, – позже сказал Гиммлер, – он поступил как персонаж плохого фильма. – И генерал тоже отправился в заключение.

Рано утром атмосфера оставалась чрезвычайно напряженной. Ни Геббельс, ни Гиммлер не испытывали уверенности в том, что владеют ситуацией. Они только знали, что покушение на жизнь фюрера являлось частью заговора, корни которого пока еще не были обнаружены. Никто точно не знал, какие силы стоят за взрывом в Растенбурге, и приходилось постоянно опасаться, что в ближайшие часы может последовать еще одно покушение. Генералы, командовавшие армиями на Восточном и Западном фронтах, являлись еще одним неопределенным фактором. Геббельс мог только предполагать, насколько серьезно они замешаны в заговоре. Но время шло, и вместе с этим росло его убеждение, что ответственные за неудачный заговор не могут тягаться с ним – быстрым, умным, беспощадным.

– Это была телефонная революция, – сказал он своим помощникам, – которую мы подавили несколькими винтовочными выстрелами. Но если бы у наших противников было чуть больше опыта, энергии и решительности, винтовки были бы уже бесполезны.

Ровно в четыре часа утра допросы завершились.