Июльский заговор. История неудавшегося покушения на жизнь Гитлера. 1943-1944

Фрейслер. В любом случае человек, который в течение двух недель ночь за ночью беспокойно мечется в своей постели, причем так сильно, что утром простыни остаются мокрыми, имеет наглость заявить: «Это будет состязание сил!» Есть еще вопросы к фрау Бергенталь? Нет? Очень хорошо. Фрау Бергенталь, я не стану приводить вас к присяге. Мы считаем вас честной немкой и верим вашим словам и без всяких клятв. Вы можете идти.

(Обращаясь к Гепнеру.) Итак, обвиняемый Гепнер, выйдите вперед еще раз. Теперь вы сами видите, что именно человек, известный своей нерешительностью, сказал: «Теперь все решит состязание сил!».

Фрейслер продолжал издеваться над Гепнером. Он захотел узнать, почему тот не застрелился вместе с Беком. Гепнер ответил, что думал о своей семье, после чего, не подумав, добавил, что не считал себя таким уж закоренелым негодяем (Schweinehund), чтобы думать о самоубийстве. Фрейслер немедленно ухватился за неудачное слово и потребовал, чтобы Гепнер выбрал животное, с которым мог бы себя сравнить. В конце концов тот был вынужден признать, что является не кем иным, как ослом.

Следующим на допрос был вызван Петер Йорк фон Вартенбург. Фрейслер сразу понял, что на этот раз перед ним человек совсем другого сорта, к тому же имеющий хорошее юридическое образование. Он попытался уязвить обвиняемого, превознося его правдивость на допросах, но сразу после этого сообщил, что была доказана его ложь в некоторых мелких деталях. Первые вопросы Фрейслера Йорку касались его карьеры в качестве юриста и судьи, его членства в партии и связях со Штауффенбергом.

«Фрейслер. Вы никогда не вступали в партию?

Йорк. Нет, я не являлся членом партии.

Фрейслер. И не были связаны ни с одной из ее дочерних организаций?

Йорк. Нет.

Фрейслер. Но почему?

Йорк. Потому что я в принципе не являлся национал-социалистом.

Фрейслер. Что ж, вы выразились вполне определенно».

Йорк, относившийся к жизни со спокойствием истинного философа, не так болезненно реагировал на мелочные нападки Фрейслера, как другие.

«Йорк. Господин председатель, я уже говорил на предыдущих допросах, что не одобрял развития национал-социалистической идеологии.

Фрейслер. Вы не одобряли! Вы заявили, что были против нашей политики искоренения евреев и не одобряли национал-социалистическую концепцию справедливости!

Йорк. Что действительно важно, это связующее звено между всеми этими вопросами: государственный тоталитаризм, господствующий над гражданами, исключающий личные религиозные и моральные обязательства перед Богом».

Ответом Фрейслера стала вторая длинная речь о «глубокой моральной концепции» национал-социализма и об отсутствии доверия к слову чести Йорка, поскольку тот не является национал-социалистом.

«Йорк. Конечно, я чувствовал себя связанным им, господин председатель.

Фрейслер. Что только показывает вашу точку зрения закоренелого анархиста.

Йорк. Я бы не стал так формулировать вопрос».

Позже его допросили о действиях в период, непосредственно предшествовавший 20 июля, и в тот самый судьбоносный день. Йорк не делал попыток уклониться от ответственности.

«Фрейслер. Вы тоже были предварительно уведомлены о предстоящем 20 июля покушении?

Йорк. Да.

Фрейслер. Когда?

Йорк. 18 июля.

Фрейслер. От кого вы узнали? От Шверина?

Йорк. Да.

Фрейслер. Он сказал вам, что это произойдет 20-го, и в тот день уведомил вас снова?

Йорк. Нет. Я приехал довольно поздно.

Фрейслер. Что он вам сказал? Что Штауффенберг уже приземлился в Рангсдорфе?

Йорк. Да.

Фрейслер. И что покушение оказалось удачным?

Йорк. Да. Первое сообщение было именно таким.

Фрейслер. Как ужасно! Подумать только, национал– социализм абсолютно доверял этим людям! Я говорю о графе фон Штауффенберге, графе Йорке фон Вартенбурге и Шверине, который тоже, если я не ошибаюсь, граф!»

Допрос 7 августа завершился вопросами о действиях во время покушения, адресованными младшим офицерам – лейтенанту Фридриху Карлу Клаузингу, который сопровождал Штауффенберга в Берхтесгаден 11 июля, и полковнику Роберту фон Бернардису. После этого ровно в семь часов слово взял общественный обвинитель Лаутц, который до сей поры был молчаливым свидетелем допросов Фрейслера. Его пламенная речь обрушилась на обвиняемых и пригревшую их армию и закончилась требованием наказания в виде смертной казни через повешение.

Фрейслер объявил перерыв до следующего дня, когда должен был состояться допрос последнего обвиняемого – фон Хазе, и вызвал для повторного допроса Вицлебена. Он спросил, почему Вицлебен был уверен в успехе заговора.

«Вицлебен. Я думал, что мы можем рассчитывать на поддержку надежных подразделений.

Фрейслер. Вы имеете в виду «надежных» в вашем смысле?

Вицлебен. Да.

Фрейслер. И это было, как вы сказали, вашей основной ошибкой?

Вицлебен. Да.

Фрейслер. Вы и сейчас так считаете?

Вицлебен. Да.