Их сокровенная тайна

— Мама… — произнесла я, пытаясь через пелену горячих слёз, стоявших в моих покрасневших глазах, сфокусировать взгляд на каком-то определённом предмете. — Мама, прошу… — всхлипнула я. — Не говори никому. Никому, — я снова захлебнулась рыданиями. — Денису не говори.

Мама, утешая, погладила меня по голове.

— Конечно, не скажу, милая. Ш-ш-ш…

— Мне на всех наплевать, — судорожно проговорила я. — Только чтоб Дэн не знал. Он не должен знать об этом. Скажи, что я уехала. Далеко, навсегда.

— Малышка, почему ты?.. — и тут ей что-то дошло, она прикрыла рот рукой. — Только не говори, что вы с Денисом…

Я тихо заныла и уткнулась мокрым от дюжины слёз лицом маме в плечо. Боль потери и унижения разрывала меня на части.

— Он ведь очень взрослый для тебя… — шокировано произнесла мама.

— Он самый лучший, — сказала я, и отчаяние из-за понимания происходящего дала о себе знать с новой силой. Я потеряла гордость, я потеряла себя. Но главное, что со всем этим я потеряла его. Это было невыносимо.

Мама шумно вздохнула, видимо, с трудом, принимая то, что я так рьяно хранила в секрете.

— Так… Если у вас всё так серьёзно, может, он имеет право знать?

— Ни в коем случае. Умоляю. Не говори ему. Я этого не переживу, — меня в ознобе колотило. — И не говори Паше о нас с Денисом. Это навредит их дружбе, а я не хочу быть камнем преткновения. Паша ведь прибить был готов любого, кто посмотрит в мою сторону. Потому мы и не говорили никому… Пожалуйста, мамочка…

— Ладно. Хорошо, деточка, — сказала она, поцеловав меня в макушку. — Обещаю.

Я снова зашлась в рыданиях, мама только гладила меня по голове и пыталась укачать.

— Ш-ш-ш-ш…

Я всхлипнула. В душе острая боль чередовалась с чёрным опустошением.

— Долго это у вас продолжалось? — тихо, без осуждения спросила мама.

— Т-три месяц-ца, — заикаясь ответила я.

— Вы… — она тяжело вздохнула, подыскивая слова. — У вас с ним… что-то было?

Я стыдливо закивала головой.

— Было.

Мама снова судорожно выдохнула, пытаясь принять тот факт, что я, её дочь, не настолько идеальна, как хотела казаться.

— Пожалуйста, только не думай обо мне плохо. И о нём. Это всё было не просто так. Я его очень люблю, и знаю, что это взаимно. Не нужно осуждать, мамочка, пожалуйста, — я плакала, а она говорила с напускным спокойствием.

— Я не осуждаю, девочка моя. Всё нормально. Не волнуйся, я не могу думать о тебе плохо. Я люблю тебя. Но, если всё так, как ты говоришь, почему не позвонишь? Он поймет, защитит.

Я отрицательно покачала головой.

— Нет. Никогда. Это моё последнее слово.

Та ночь была сравнима с прохождением девяти кругов ада, и вспоминать я её более не желаю. Она мешала мне полноценно жить больше двух лет. Я научилась сосуществовать с этой болью, и как от неё избавиться — я понятия не имела. День летел один за другим, и ежедневная рутина уже грозила проделать добротную трещину в хлипко выстроенных стенах моей психики. Каждое утро я навещала маму в больнице, и занимало это немалое количество времени, я проводила там часа по три в день. За эти три часа больничный запах въедался в мою одежду, волосы. Я его ощущала даже после душа, во сне. Он вызывал в памяти самые тяжёлые воспоминания. Вот я лежу на больничной койке, молча смотрю в потолок, ощущая себя овощем. Ни единой мысли в голове, ни единого чувства в сердце — только пустота. Меня выпотрошили. Медсёстры всё время втыкают какие-то иголки, трубочки мне в руки, а я даже боли не чувствую. Зачем они это делают, если мне уже ничего не поможет?

От того, что когда-то в моей голове вертелись такие мысли, мне становится невыносимо страшно, и я понимаю, что мне нужно что-то менять в своей жизни.

3

Молодой парикмахер по имени Дана развернула моё кресло к зеркалу. Я медленно открыла глаза и ахнула. Вместо длинных непослушных кудрей теперь на моей голове красовалась суперстильное каре.

— У вас густые вьющиеся волосы, и это плюс, — сказала Дана. — Смотрите, какой объём. Такая укладка сейчас на пике популярности.

Я покрутила головой вправо, влево, пропустила несколько прядей водопадом сквозь пальцы и улыбнулась своему новому отражению в зеркале. На фоне новой причёски глаза казались неестественно большими и сияющими. Синими, как океан.

— Я очень довольна, — восхищённо произнесла я. — Теперь я ваша на всю жизнь.

— Вы очень красивая. Все парни будут у ваших ног, — подмигнула она, снимая с меня накидку.

Я застенчиво улыбнулась.

— Спасибо, но не для того такие перемены, — сказала я, заплатила за стрижку и, надев куртку, вышла из салона на улицу.

Глубоко вдохнув, я возвела взгляд в небо. Все знают, если женщина решила что-то поменять в своей жизни, первое, что она меняет — это причёска. А я женщина. С предчувствием приятных перемен, я зашагала по вымощенному старинным камнем тротуару.