Ихтис

– А дальше я едва не попался, – Кирюха нервно сглотнул. – Хитрый он, все-таки услыхал меня. Ждал, когда следом полезу, в дверях ждал, далеко не ходил. Я, дурак, и полез. Там темнотища, глаз коли! Я руки выставил и нечаянно его в спину толкнул! Ох, что тут началось! – Кирюха зажмурил один глаз, скривился. – Он меня за шиворот – цоп! «Кто? – спрашивает. – Отвечай, паскуда!» Я как дуну, дядя! В ногу его лягнул, извернулся, чуть куртку ему не оставил, и деру, нах! Как беляк, через весь бурьян в два прыжка перемахнул! А он-то сзади! И на улице ни души, все на службе. Я подумал, что на дороге он меня быстро догонит, решил спрятаться. Ну и поскакал на задний двор. Там из бурьяна сарай торчит, я туда. Дверь давно с петель сошла, только и держится, что краем в землю вросла. Вот такие щели! – Кирюха растопырил руки. – Я туда! И ух! Как подо мной пол проломится! А я как покачусь! Хорошо, не вскрикнул, иначе бы Сам точно услыхал, тогда не сидеть мне тут с тобой.

Павел задумчиво хмурил лоб, тер нижнюю губу, смакуя на языке табачную горечь, пробурчал под нос:

– Интересно, с чего Игумена туда потянуло? Почему не в дом старца?

– Значит, в доме старца ему искать нечего, – ответил Кирюха, и зрачки беспокойно вильнули.

– А в доме Латки? Да еще год спустя? Выходит, там есть, чего?

– Выходит, есть.

– Что-то ты мне не договариваешь, – сердито сказал Павел, как обрубил, и хлопнул ладонью по одеялу. – Выкладывай начистоту! Уговор, помнишь?

Кирюха быстро закивал, полез за пазуху и выудил грязную тряпицу.

– Вот, дядя. Доказательство прихватил, да не одно.

Развернув тряпицу, он вытряхнул на одеяло что-то серое, иссохшее: вытянутые лапки, пятнистое брюхо. Сушеная жаба!

Павел брезгливо отпрянул.

– Где взял?

– В подполе, куда провалился, – понизив голос, ответил Кирюха. – Чернота была, как в трубе. Я сначала шевельнуться боялся, думал – Степан найдет, не поздоровится. Потом рукой-ногой дернул – вроде, цел. Сел на задницу, внизу – доски. И пахнет гнильем и лекарством. Странно так, дядя. Я зажигалкой щелкнул и увидел… – он придвинулся еще, зашлепал губами, по слогам вышептывая то, что не нужно слышать никому, и чтобы понял только Павел: – Там пол-ки. Как у нас в пог-ребе, куда мать со-ленья ста-вит. И тоже бан-ки, банки… Я взял од-ну, думал – огу-рцы после Латки оста-лись, толь-ко не огурцы там бы-ли, а кос-ти!

– Кости?

Кирюха хлопнул себя ладонью по губам, качнул головой: тише! Потом взволнованно облизал губы и продолжил:

– Не знаю, звериные или… чело-вечьи. Жутко, дядя! А в другой суше-ные жабы. А еще тетради… – Кирюха выудил тугой рулон, расправил на постели. Края давно истрепались, пожелтели, клеенчатый переплет шел пузырями. – Гляди сам, а никому не показывай. Ух, я страху натерпелся, пока из подпола вылезал и обратно бежал! Огородами да вкруг!

– А Черных? – спросил Павел, быстро пролистывая тетрадь. Кирюха вытянул шею, кося любопытным глазом на каракули, пестреющие «ятями».

– Черных ушел, наверное, – неуверенно ответил мальчишка, и его слова теперь текли через странные фразы, едва разбираемые Павлом: «Встану язъ рабъ Божій (имя рекъ) благословясь и пойду перекрестясь въ чистое поле подъ красное солнце, подъ младъ свѣтелъ мѣсецъ, подъ частыя звѣзды, мимо Волотовы кости могила…»[1]. На последнем слове Павел вздрогнул и захлопнул скользкий переплет, выхватывая Кирюхино: – …спугнул его кто-то или нарочно отвлек. А там и люди со службы пошли. Я хотел сразу к тебе, дядя! Прибежал – тебя нет, нах! Вот, дожидался.

Он замолчал, собирая в морщины гладкий лоб, потом спросил:

– Дядя, а помнишь, что про меня Акулина сказала?

Павел нехотя отложил находку. Старинные буквы покачивались в накуренном воздухе как елочные игрушки, позвякивали, утаскивали в тайну.

– Лягушачью кожу в костер, а себе приговор, – прошептал Кирюха и съежился. Старинные слова-заклинания лопнули и осыпались пеплом. Павел поднялся.

– Вот что, Кирилл, – сказал он и вытащил из бумажника тысячные. – Держи премиальные, заработал. Бери, не бойся! Они же и расчетные.

– Как это? – растерялся Кирюха, протянул руку, подержал на весу.

– А так! – Павел пихнул бумажки в его ладонь. – Деньги твои по совести. А теперь тебе другое задание: держаться подальше от Степана Черных и от Червоного кута тоже.

Кирюха молчал, раздувая ноздри, мял в пальцах купюры.

– Там, в подполе, еще много всего, – пробурчал он. – И Степан не знает… остальное забрать бы, а, дядя?

– Заберу, – твердо сказал Павел. – Вот как стемнеет, так и схожу. Только ты больше ни во что не ввязывайся. Не шуточное это дело. Ну? Обещай мне!

Кирюха сопел, думал, наконец, кивнул и со вздохом спрятал деньги в карман.

– Не справишься ведь без меня, дядя. Я б тебе место показал и фонарь принес.

– Фонарь принеси, – согласился Павел. – А ходить со мной запрещаю.

19. Из огня…