Иконы

Но она ничего не подозревает. Она слишком занята тем, что улыбается Лукасу. Они же всегда ему улыбаются, все до единого.

И тут меня озаряет. Лукасу не нужна карточка общего доступа. Лукас сам и есть такая карточка.

– Да, у меня есть идея получше, – говорю я.

Лукас не хочет этого делать. Но делает.

Он стоит в небрежной позе перед стойкой в главном зале библиотеки. Библиотекарша, то есть, если верить беджику на ее груди, директор архива, продолжает улыбаться ему. Лилиас Грин.

Она вытягивает шею в сторону Лукаса. Ее руки начинают нервно елозить по гладкой деревянной поверхности стойки.

– Лилиас, спасибо, что нашла время поговорить со мной. – Он чуть наклоняется через стойку к библиотекарше.

– Ну разумеется, мистер Амаре.

– Лукас, пожалуйста. Зови меня Лукасом. – (Она снова улыбается и кивает.) – Видишь ли, с моей карточкой что-то случилось. Ты знаешь, у меня полный доступ по всему Посольству. Я хочу сказать, Посол ведь обладает наиболее широким доступом, а она моя мама.

Мама. Я ни разу не слышала, чтобы Лукас произносил это слово. И слово делает его более мягким и юным, что, как я предполагаю, и составляет суть замысла.

Шея девушки вытягивается, библиотекарша подается к Лукасу:

– Разумеется. Должно быть, тут какая-то оплошность. Как неловко.

Улыбка библиотекарши кривится, я могу с уверенностью сказать, что она ждет просьбы.

Веки девушки тяжелеют. Зрачки расширяются.

– Видеть этого не могу, – бормочет Тима рядом со мной.

– Тсс!

Я просматриваю какой-то цифровой текст за столом поодаль, но не читаю, конечно. Я ощущаю каждое внутреннее движение Лукаса и девушки.

Ро стоит возле Тимы у терминала:

– Думаешь, у него получится, Дол?

Я закрываю глаза, мысленно тянусь к тем двоим. Тепло, исходящее от Лукаса, ослепляет и обжигает. Девушка просто извивается в этой волне; она не владеет собой. Она тянется к Лукасу, стараясь окунуться в головокружительные, опьяняющие мысленные волны, испускаемые им.

– О да.

Бедняжка. Мысль неприятная. И разве одной только этой девушке понравилось бы такое?

И есть ли во всем этом нечто настоящее?

Мои щеки загораются. Я смущена тем, что вообще об этом думаю. О нем.

Буквально через несколько секунд библиотекарша и Лукас проходят мимо нас. И Лукас даже не глядит в нашу сторону.

* * *

– Да, приятель, ты настоящий мастер! – Ро качает головой, потому что даже он не в силах отрицать искусство Лукаса.

Дверь архива широко открыта перед нами.

– Она, вообще-то, совсем не хотела этого делать, – с грустью произносит Лукас.

Он бледен, утомлен. Он буквально истощен, и мне очень даже хорошо знакомы эти ощущения. Ему жаль бедную Лилиас. Неприятно, что он вот так ее использовал.

Тима кивает:

– А это значит, что она должна была знать, что ей не следует помогать тебе. А это, в свою очередь, означает, что они должны были разослать некое официальное предупреждение. Вполне разумное предположение, так?

– В точку, – соглашается Лукас.

Мы с Ро переглядываемся, когда двери скользят и закрываются за нами. Куда ни посмотри, везде видны только настоящие стены из металлических стеллажей, и на коробках с файлами – наклейки с цифрами. Это все равно что заглянуть в пещеру, полную спящих серебристых летучих мышей; коробки как будто висят рядами, словно маленькие живые твари.

– Посольство хранит здесь наиболее секретные записи, и подобная закрытая информация вообще изолирована от всей сети, – сообщает Тима с важным видом. – Единственный способ заполучить эти данные – пробраться внутрь и использовать прямое включение. Обременительно, зато очень надежно.

– Обременительно? – смеется Ро.

Тима слегка растеряна.

– Ну да, именно это я и сказала.

– Да кто вообще так говорит? – Ро качает головой.

Тима улыбается, но я не знаю почему. Обременительное подключение лишь делает ее задачу труднее.

Как и шутки. И друзья.

Я присматриваюсь к коробкам и вижу, что на каждой обозначены некий день, неделя, месяц, год. Странно представить, что и все крупные события, и простые дни рождения, свадьбы, мелкие неприятности – все расставлено рядами в пронумерованных металлических коробках.

И мой день рождения.

И моих родителей. Моих братьев. И… и то, что противоположно их рождению.

Меня привлекает кое-что особенное.

Я тяну руку к одной из коробок с датой Того Дня. Такие коробки тянутся рядами, потому что в Тот День умерло очень много людей. Невозможно записать на один диск всю информацию такого рода. Ее слишком много.

Моя семья. Мой мир.

Безмолвные Города.

Это и сравнить не с чем.

Я чувствую, как остальные подошли и встали за моей спиной, уставившись на невероятную металлическую стену. У меня все расплывается перед глазами; сердце начинает колотиться о ребра. Меня охватывает такая необъятная печаль, что я могла бы взорваться или залиться слезами, которые уже никогда не остановятся.

Ро берет мою руку в свои и заставляет отойти подальше. Заставляет меня вернуться в собственное тело, в эту комнату. Его ладонь обжигает, но я не отпускаю ее. Гнев Ро то разгорается, то слегка утихает.