Икра заморская баклажанная. Эпизод Второй

Небо… всякий раз, в разных обстоятельствах и частях света я твержу, что «такого неба я никогда не видел». И в этот раз скажу ровно то же: ТАКОГО НЕБА Я НИКОГДА НЕ ВИДЕЛ! Банальным «усыпано» не передать и миллиардной толики того, что ты видишь и чувствуешь буквально всем телом, ощущаешь всеми промёрзшими мурашками на кончиках пальцев. Картинка не просто запечатлена в заиндевевших, слезящихся от холода и ледяного ветра глазах искрящимся фееричным калейдоскопом. Она ощутима физически! Небо трёхмерное и оно рядом. Кажется, что если немного потянуться, можно ухватить коромысло Млечного пути, такое оно плотное и осязаемое.

Вершат снос «башни» созвездия, составленные в незнакомом доселе порядке и соотношении. Где Большая, где Малая Медведицы? Где Орион с Кассиопеей? Этими названиями полностью исчерпывается список моих познаний в астрономии. Ведь его всегда хватало, чтобы производить впечатление на романтичных особ, нашёптывая в ночи: «Любимая! Я подарю тебе эту звезду…» [105] Но даже этих скудных крох достаточно, чтобы понять, что картинка далека от привычной с детства. И ещё понять, что «как же мы оторваны от дома»

[106], затерянные в этом чужом холодном космосе. НЕ-БО-НЕ-НА-ШЕ! От этого ощущение потусторонности, ирреальности происходящего ещё больше усиливается.

И вдруг: БАЦ! Мозаичное панно вспыхнуло и разорвалось салютным залпом, разметавшись в разные стороны гаснущими искрами. А затем резко провалилось за горизонт и схлопнулось в точку, словно выключенный экран лампового кинескопа. Что это было? Только что ты держал его в руках, а сейчас Небо треснуло и рассыпалось на мириады холодных осколков, оставив в упругом морозном воздухе лишь звон разбитого вдребезги зеркала Снежной Королевы. Что произошло? Со зрением что-то или с Небом? Глюки от недостатка кислорода? Или это один из ледяных зеркальных осколков попал прямиком в глаз и пронзил самое сердце?..

…интересно, каким видел небо Улисс сквозь наспех сколоченные доски Данайского Коня? [107]

Безногие карлики

23 октября, 04:30

Всё! Оба мениска заскрипели и ноги перестали гнуться: антифриз потёк. Марику пришлось меня обогнать, ведь чтобы идти за мной нога в ногу ходульными приставными саженьками, надо иметь, по крайней мере, такие же болезные коленки. Убежал вперёд, будто без меня идти станет легче. Куда там: «болезнь Беловежского» стала постепенно косить наши ряды, ряды безногих карликов. Одного за другим. Остановки делали сперва через час, потом через полчаса, а затем и того чаще.

Первые часы я как мог, подбадривал товарищей: справлялся о здоровье, дурил, гыкал и пукал – разницу давлений стравливал. Каждый мой пук множественным эхом отдавался в утробах моих соплеменников. А Тоби всякий раз подытоживал алеманскую фугу очередным словотворчеством: «Акуна матату́». Так и шли: «акуна матата – акуна митити – акуна матату́». Я даже песни пытался затягивать. Думаю, в эти моменты Отцы меня тихо ненавидели. Потому что на громко уже ни у кого не было сил. А тратить последние на убиение младенцев было бы непростительным расточительством. Гробовым молчанием было отмечено даже моё последнее язвительное замечание:

«Падры, я разрешаю вам меня отсвиздить на Вершине. Вникаку́шку! Не, ну правда. Это было бы даже справедливо, за всё то… Но, чур, только на Вершине!»

Но за два часа до Высшей Точки (уже довольно далеко за 5000 метров) и меня накрыло. Тобиас кричит «акуна матата!», а в ответ лишь хрипение умирающего: моя «акуна» совсем «изматата».

XXXёво!

23 октября, 05:00

Всем XXXёво! Голова раскалывается, ноги заплетаются. Ноги ватные… или деревянные? Или деревянные, оловянные и стеклянные разом [108], где сдвоенные «н» рвут своими острыми как бритва концами воющие от боли мениски. Кто же возьмётся подобрать точный эпитет, когда всем ХХХ-Ё-ВО. Состояние предобморочное, внутри одновременно кручение, пердёж и тошнота: враги окружили разом со всех сторон. Полный п…дец!

Все найденные ранее в супе полезные ископаемые огурцов разом запросились наружу: и сверху, и снизу. То есть, натурально, в животе и всем теле назрела революционная ситуация. Да, узок их круг, и как уже страшно высоки они от народа [109]. А в ушах… что гудело в ушах? Пятая симфония Малера, звук отбойного молотка, звон расколотого остекленевшего неба или безумный стук летящего с катушек сердца? НИ-ЧЕ-ГО! Тишина, зловещая могильная тишина. И это в ответ на последние мольбы и безмолвные крики души и тела: «ХХХЁ-О-ОВО!»