Илья Глазунов. Любовь и ненависть

Три года Глазунов покоя не находил, возмущался депутатами и чиновниками. «Судьбоносное» решение вышло в 2002 году. Галерея перешла в непосредственное ведение правительства Москвы. Глазунов назначался ее художественным руководителем бессрочно. На фасаде дома появилась табличка, обращенная к москвичам. Фирма просила извинения «за временные неудобства, связанные с реконструкцией и строительством здания для размещения картинной галереи народного художника СССР Ильи Сергеевича Глазунова».

В начале того года Глазунов принял на Пресне давнюю подругу Джину Лоллобриджиду. Она приехала в Москву как скульптор. До того, как стала сниматься в кино, знаменитая актриса училась в художественной академии Рима. Знала толк в искусстве. Поэтому в Италии обратила внимание на репродукции картин никому неведомого русского художника.

– Не будь Джины, ее друзей, великих итальянских режиссеров, я не выехал бы Италию, не смог бы выставиться в Риме, когда меня третировали в Москве.

По случаю дня рождения в 2002 году я пришел к Глазунову с диктофоном и записал его пространный монолог. Меня интересовало, что нового появится на чистых холстах в мастерской. И услышал вот что:

– Хочу написать «Изгнание торгующих из Храма». Но главное для меня – «Раскулачивание». Картину задумал давно. Приехала группа карателей. Начался геноцид. Уничтожение русского народа, в результате чего мы стали покупать хлеб в Канаде и Америке. Вот эту драму народа хочу показать. И тех, которые работали, как бы сейчас их назвали – фермеры, столыпинские такие могучие крестьяне из глубины веков. Они сохраняли национальный костюм, вставали в шесть утра и пахали. С песней. В центре картины убитый священник, костер из икон. Сбрасывают колокола. С помощью друга купил плат, старинный платок, который будет тащить себе «беднячка». Мне старики рассказывали, как сгоняли в колхозы, разрушали церкви, сжигали иконы, как латыши запирали крестьян на гумне, подпирали выход кольями и поджигали. Китайцы в этом замешаны, под руководством наших комиссаров, конечно. Вот такие накопления в памяти и сознание того, что произошло с моим народом, побуждает меня писать «Раскулачивание». Справедливо говорят про ужасы тридцать седьмого года. Большой террор. Об этом писали репрессированные ленинцы, интеллигенты, выйдя на свободу. Самое страшное – раскулачивание, геноцид. Крестьяне не умели писать о себе, их просто, как скот, сгоняли с земли и убивали.

– Колхозы – плохо. К чему вернуться? – подал я реплику.

– К Столыпину. Я заставил бы в школе вызубрить все десять речей Столыпина в Государственной думе. Ему принадлежат великие слова: «Чтобы иметь право управлять государством, надо иметь политическую зрелость и гражданскую волю. Нужна ставка на сильного земледельца». Никто не писал портрета великого премьера России, есть не очень удачный этюд Репина, увы. У него Столыпин присел с газетой…

Убитого премьера России впервые написал в «Мистерии XX века», изобразил вблизи Николая II и его семьи. В Киеве, как помнит читатель, вместе с местным краеведом обратил внимание власти на затоптанную могилу Столыпина и водрузил над ней крест. По убеждению Глазунова, если бы премьера не убил террорист, то и революции не случилось бы. «Он предлагал решительные меры реформ. Они бы ослабили социальную напряженность в государстве».

Чтобы написать портрет, дважды ездил в Санкт-Петербург, побывал в Зимнем дворце, где жил после взрыва собственного дома и ранения дочери премьер России. Изучил редкие фотопортреты и групповой снимок, сделанный в Государственной думе. Премьера представил в полный рост, в парадном мундире со всеми орденами за долгую службу. Изобразил в Зимнем дворце на фоне предгрозового неба и Александрийского столпа. Это первая большая работа, выполненная по фотографии.

Портрет заказало не государство, а современные поклонники Столыпина.

* * *

Весной 2003 года на крыше дома на Волхонке, 13, прохожие увидели каменщиков, они надстраивали третий этаж. Но к предстоявшему Дню города, в сентябре, открыть галерею не удалось. Глазунов настоял, чтобы изменили фасад, он перепланировал цокольный и третий этаж, добился, чтобы отделка выполнялась вечными материалами, камнем, натуральным деревом. В подросшем доме, таким образом, удалось открыть 11 залов, появлялась возможность экспонировать триста картин. Не все, но значительную часть, в их числе самые крупные произведения, такие как «Мистерия». Для остальных картин предусматривалось хранилище.

Газеты с неудовольствием писали, что Глазунов пожелал иметь зимний сад, гостиную и «личный кабинет». Но умалчивали про студию для детей, которую Илья Сергеевич устраивал при галерее.