Иллюзия греха

— Ничего, купим по дороге, — оживился Юра. — Заодно и порепетируем душераздирающую сцену завтрашней оперативки. Я прямо вижу, как Колобок будет нас с тобой мордой об стол возить за дело Анисковец.

— И будет прав, — мрачно добавила она. — Столько дней прошло, а мы топчемся на месте.

— Ну ты, мать, не права, — развел руками Коротков. — Мы же попытку ограбления отрабатывали, все каналы сбыта проверяли. Между прочим, могу тебе похвастаться, я соседям здорово помог. Заказчиков на коллекцию Анисковец я не нашел, что верно — то верно, зато обнаружил следы заказа на кражу у крупного антиквара. Ребята там профилактические мероприятия развернули по всему фронту, ждут воров с распростертыми объятиями. А представь себе, если эти воры готовы пойти на убийство хозяев? Тогда я, умный сыщик Коротков, еще и от трупа нас избавил. А ты меня даже не похвалишь, только ругаешься и ворчишь.

— Да что я, — Настя рассмеялась и ласково взъерошила ему волосы, вот Колобок завтра будет ругаться — мало не покажется. Я вообще ангел рядом с ним.

Они сели в старенькую Юрину машину, давно уже дышащую на ладан, и поехали на Щелковское шоссе, где жила Настя. Дома они на скорую руку приготовили ужин из полуфабрикатов, при этом Коротков не переставал ныть по поводу Настиной нехозяйственности.

— Сюда нужно добавить чеснок и какую-нибудь приправу.

— Чеснока нет. А приправы, наверное, есть, но я не знаю, куда Лешка их кладет.

— Но майонез у тебя хотя бы есть?

— Кажется, нет. Надо в холодильнике посмотреть.

— Ну ты даешь! Даже не знаешь, что у тебя есть, а чего нет. Он открыл дверцу холодильника и присел перед ним на корточки.

— Мать честная! У тебя ж тут кастрюля с супом стоит!

— Да? — искренне удивилась Настя. — Ну надо же, а я и не знала. А что там еще есть интересного?

— Остатки жаркого, кажется, из баранины. Сыр в огромных количествах. Ты когда сюда заглядывала в последний раз?

— Да ну тебя, Коротков, отстань, — отмахнулась Настя. — Я хватаю кусок, который лежит поближе, быстро его съедаю и заваливаюсь спать.

— Вот кикимора, — Юра осуждающе покачал головой. — Лешка старался, готовил тебе еду, чтобы ты с голоду не померла, пока он в командировке, а ты ведешь себя кое-как.

— Не обзывайся, а то не дам раскладушку, будешь на полу спать. Ладно, вытаскивай суп, его и в самом деле надо съесть, а то Лешка обидится.

Ужин оказался неожиданно обильным и сытным, и Настя с Юрой, с голодухи разом впихнувшие в себя такое количество продуктов, уже не могли пошевелиться.

— Слушай, — с ужасом сказала Настя, — я, кажется, даже встать не могу. Обжорство — большой грех.

— Ну посидим еще за столом, куда спешить-то? — флегматично откликнулся Коротков. — Когда Лешка возвращается?

— Через три дня.

— Скучаешь?

— Я? — от такого предположения Настя даже сигарету из пальцев выронила.

— Ну не я же. Чистяков — твой муж, а не мой.

— Нет, не скучаю. Ты же знаешь, Юрик, я никогда не скучаю.

— Ни по кому? — недоверчиво переспросил он.

— Ни по кому. Я до противного самодостаточна. Иногда мне кажется, что мне вообще никто не нужен. Кошка, гуляющая сама по себе.

— Ася, а тебе не бывает страшно от твоей самодостаточности?

— Бывает, — усмехнулась она, — регулярно. Но я с этим борюсь.

— Каким образом?

— Уговариваю себя, что всему виной моя работа, которая отнимает столько времени и сил, что уже нет желания ни с кем общаться. И потом, у меня есть Лешка, который заменяет мне подруг, друзей и любовников, вместе взятых. Кстати, о друзьях. Мы с тобой забыли Стасову позвонить.

— Точно! — спохватился Коротков. — Растяпы мы. Сейчас уже поздно, наверное, неудобно беспокоить.

— Поздно? А который час?

— Половина первого.

— Тьфу ты, Юрка, вот вечно ты со своими философскими идеями голову мне морочишь. Ладно, утром позвоним. Пошли укладываться.

Она постелила Короткову на раскладушке и по законам гостеприимства предоставила ему право первому идти в душ. Забравшись в постель, Настя свернулась калачиком и устало прикрыла глаза, но сна не было. Мысли ее то и дело возвращались к Ире Терехиной, которая по воле злой судьбы осталась на всем белом свете совсем одна, хотя ее вины в этом не было.

— Нет, я не понимаю, — внезапно произнесла она вслух.

— Чего ты не понимаешь? — сонно отозвался Коротков, который уже успел задремать.

— Ничего не понимаю. Девчонка колотится изо всех сил, надрывается на четырех работах, и ни один человек не хочет ей помочь. Ведь были же у ее родителей друзья, так где они сейчас? Неужели время так сильно людей изменило? Я не понимаю, Юрик, куда делось сострадание, сочувствие да обыкновенная жалость, наконец! Ну почему ни у кого сердце не дрогнуло? Я хорошо помню, как мы жили, когда мне было четырнадцать лет. И если бы, не дай Бог, с моей семьей что-нибудь случилось, нашлось бы как минимум семей десять, которые помогли бы мне, поддержали. Я бы совершенно точно одна не осталась. И в интернат меня не позволили бы забрать. А сейчас что происходит?