Иллюзорный мир

Всю свою жизнь Ашот мечтал о сыне. Но жена его так и не смогла забеременеть. Тогда, двадцать лет назад, решалась судьба его брака с Шурой. Мама Ашота уже нашла новую невестку, но Шура уговорила мужа пойти в больницу и провериться. Ко всеобщему удивлению, причина бесплодия оказалась не в жене, а в нем. Они поехали в Москву, нашли профессора по этим делам, но заключение доктора было неутешительным.

– Это вылечить невозможно, – заявил медицинское светило.

Погоревав немного, Шура смирилась. Она подолгу смотрела на чужих детей, тайком вытирая слезу. Муж предлагал взять ребенка из детского дома, но она отказывалась.

– Неизвестно, какие гены… Вдруг вместо утешения в старости мы с тобой получим большую проблему.

И вот, в пятьдесят восемь лет, она неожиданно стала мамой. Муж был старше ее почти на двадцать лет, и от этого в сердце у Шуры поселилась тревога: успеют ли они вырастить Игната?

Неожиданно для Шуры, ее угрюмый, немногословный муж привязался к мальчику всей душой. Одичавшему от сидения в клетке Игнату каким-то чудом удалось растопить сердце старика – тот быстро привык к ребенку, стал заботиться о нем, как о родном. Однако не баловал – скидок на возраст не делал, приучал с первого дня к самостоятельности, читал ему детские книжки, учил с ним буквы и цифры, водил на речку купаться и рыбачить.

Шура тоже полюбила мальчика всем сердцем, и из кожи вон лезла, чтобы порадовать Игната, – то выкроит денег на новую игрушку, то наготовит разных вкусностей.

Игнат старался запомнить каждый такой счастливый день. Вечером вся семья садилась за стол, и Ашот Назарович рассказывал малышу о своем детстве. Как-то незаметно Игнат стал звать их мамой и папой. Они не возражали.

Обычно Игнат садился на колени к Ашоту, прижимался ухом к его груди и слушал, как бьется папино сердце, тихо повторяя за ним – тук, тук, тук.

Папа смеялся, ерошил его волосы.

– Сынок, до чего же ты забавный!

Образ его настоящей матери очень быстро стерся из головы Игната. Теперь его настоящей мамой стала тетя Шура.

Так прожили они, безмятежно и спокойно, четыре года. Игнат пошел в школу, и там учителя хвалили мальчика, он был лучшим в классе. Мальчуган чувствовал себя счастливым, когда сидел за столом в кухне и делал уроки, а мама Шура стояла у плиты и варила борщ, жарила сочные чебуреки и пекла пироги с золотистой корочкой, от запаха которых постоянно текли слюнки.

Игнат подходил к ней, обхватывал руками, уткнувшись ей в живот. Его возбуждал родной запах, который становился частью всех пьянящих кухонных запахов, и тогда Игнат понимал, что любит маму больше жизни. В такие моменты тетя Шура, не знавшая раньше материнства, таяла от счастья. Ее переполняла такая любовь… не передать словами.

Игнат подрос, но оставался таким же худеньким, как раньше. Лицо его сохраняло детское выражение, а взгляд ярко-синих глаз подкупал наивностью, словно мальчик смотрел на мир с детской непосредственностью.

В его классе учились дети только армянской национальности, они были все черноволосые, и он чувствовал себя белой вороной. Одноклассники с первого дня невзлюбили Игната. С ним никто не общался, его часто дразнили и толкали, но он никогда не жаловался, терпел, понимая, что если пожалуется, то может огорчить родителей. Зато дома Игнат получал компенсацию за все свои огорчения в школе – он был очень счастлив.

А потом безмятежное счастье закончилось, потому что к ним приехала Эвелина. Увидела сына, заохала.

– Ой, какой ты большой вырос, – воскликнула она, увидев сына. – Сыночек мой родненький!

А глаза злые, лицо красное, одутловатое, видно, что с перепоя. Мужчина, за которого она хотела выйти замуж, так и не бросил свою жену. Она запила с горя, с работы ее уволили, деньги закончились.

– Вот тебе, сыночек, мой подарочек, – она протянула мальчику необычную вещицу: голубой круг, выполненный из стекла или хрусталя, а внутри какие-то непонятные иероглифы. – Видишь, какая холодная? Хоть пиво охлаждай, – Эвелина захохотала.

Вещица поместилась в ладонь мальчика. Она действительно оказалась необычайно прохладной. Словно кусочек льда. Но не таяла в руке.

С этого момента Игнат не выпускал ее из рук, очень часто смотрел на нее, пытаясь понять, что на ней написано.

С появлением матери жизнь в их доме изменилась. Мама Эвелина была раздражительной по пустякам и на всех срывалась. Однажды схватила шнур от самовара и стала избивать Игната.

– У тебя, тварь, есть только одна мать – я. А ты кого матерью зовешь?!

Ашот Назарович схватил ее за руку.

– Еще раз хоть пальцем тронешь его, убью, – чуть слышно прошептал он.

Тетя Шура тихонько плакала, страдала, почти не притрагивалась к еде. После этого скандала Эвелина исчезла на несколько дней из дома, прихватив с собой все их деньги.

Тетя Шура собрала, что могла, с огорода, набрала яиц и пошла с Игнатом на рынок. Там они все это продавали. Иногда товар уходил сразу, а иногда приходилось стоять целый день. Игнат заглядывал покупателям в глаза, теребил за рукав.

– Тетеньки, дяденьки, морковочку купите! А вот кому зелень свежая?

Тетя Шура, глядя на Игната, тайком утирала слезу.