Имам Шамиль

Джамалуддин не договорил. Бледные губы его стали неподвижными. Он даже не успел издать последнего вздоха. Взгляд застыл на бревенчатом потолке.

В комнату вошли люди. Подняв голову, Шамиль увидел своего старого учителя устада Джамалуддина-Гусейна.

— Уйдем, мой сын, — сказал учитель ему.

Шамиль поднялся. Несмотря на множество народа, в доме царила тишина, говорили шепотом. Только голос муллы, читавшего ясин, монотонно звучал над усопшим.

На рассвете, после того как обмыли покойного, в комнату, где сидел Шамиль, вошли его сыновья, Гази-Магомед и Магомед-Шафи. Старший вынул из кармана носовой платок и, осторожно развернув его, двумя пальцами, с брезгливой миной на лице, поднял тонкую золотую цепочку с крестиком, на котором было изображено распятие.

— Это сняли с груди Джамалуддина, — прошептал он.

Гази-Магомед хотел этим, возмутив отца, облегчить его страдание, но Шамиль, посмотрев на христианскую святыню, спокойно сказал:

— В этом повинен не он, а я.

Никто не может противостоять фатальной силе, все будет так, как предопределено.

Слух о смерти Джамалуддина быстро разнесся по краю. Дошел он до Тифлиса и столицы империи. Из Петербурга на имя Барятинского поступила депеша, в которой император Александр II предписывал главнокомандующему Кавказской армией прекратить временно военные действия и еще раз попытаться начать переговоры с имамом Шамилем о заключении мира.

Когда в аварский аул Килятль прибыли парламентеры из Тифлиса, учитель тариката устад Джамалуддин-Гусейн, выйдя к посланцам, сказал:

— Имам молится день и ночь, но он не вложил лезвия оружий в ножны даже по просьбе умирающего сына, так что скажите тем, кто вас послал: «Мира между нами не может быть».

Устад с годами из сторонника панисламизма превратился в фанатика. Он независимо от Шамиля стал самостоятельно решать многие вопросы имамата, особенно после того, как выдал дочь за имама и женил двух сыновей на старших его дочерях.

Глава пятая

Первая часть плана Барятинского, направленная на покорение Чечни, была осуществлена.

Теперь предстояло взять Аварию.

Генерал Милютин, начальник штаба Кавказской армии, разработал конкретный план новых наступательных действий и приступил к руководству всеми подготовительными мероприятиями.

Шамиль был оттеснен в Нагорный Дагестан. Он укрепил аул Килятль, усилил его тридцатью орудиями и поселился здесь со своей семьей, преданными наибами, учеными и их семьями. По его приказу горцы стали укреплять труднопроходимый правый берег Андийского Койсу. Со стороны Северного и Среднего Дагестана также возводились оборонительные сооружения и укрепленные пункты.

Но противник не медлил: двадцатитысячное войско при ста тридцати восьми орудиях начало одновременно наступление к ущелью реки Андийского Койсу с трех сторон: генерал Евдокимов с чеченским отрядом шел от павшего Дарго-Ведено на Андию и Технуцал, барон Врангель с дагестанским отрядом взял курс из Салатавии на Гумбет, князь Мелихов с лезгинским отрядом двинулся из Кахетии через Богосский хребет.

Это было в начале июня 1859 года.

Шамиль, несмотря на то что железное кольцо вокруг него сужалось, решил не сдаваться. Еще до начала наступательных действий противника он созвал съезд всех представителей дагестанских наибств в Хунзахе. Призывая горцев к поголовному вооружению для отражения ударов гяуров, имам сказал:

— Мусульмане, я не собираюсь убеждать вас в том, в чем должен быть убежден всякий, кто считает себя правоверным. Я только напомню, о чем говорит сто сорок восьмой стих во второй главе: «Верующие! Ищите помощи себе в терпении и молитве: потому что с терпеливыми бог. О тех, которые убиты на пути божьем, не говорите — они мертвы, нет, они живы. Но вы не постигаете этого. Действительно, мы искушаем вас то тем, то другим способом: страхом, голодом, потерей имущества, жизни, плодов, но обрадуем терпеливых благою вестью. Те, которых постигнет когда-нибудь какое-либо горе, скажут: „Мы во власти бога и к нему возвращаемся“». Поистине, возникший в нашей стране в связи с неурожаями голод и наши неудачи в сражениях есть испытание нашего терпения. Так будем же терпеливы, благоразумны и стойки. Пусть наибы, умножившие свои состояния за счет и с помощью народа, помогут тем, кто помог им нажиться и впал в нужду в дни испытаний. И ты, Хаджияв, — Шамиль обратился к своему казначею, — не храни деньги, не скрывай от тех, кто в них нуждается, ибо им они должны принадлежать.

Шамиль сделал паузу. В это время Кебед-Магома, телетлинский наиб, задал вопрос:

— Имам, какие вести из Назраня?

Кебеду и остальным было известно, что назраньцы, вначале решившие присягнуть царю, поднялись против русской администрации, которая стала насильственно переселять ингушей с гор на равнину. Ингуши попросили помощи у Шамиля. Несмотря на тяжелое положение на фронтах, он выслал в Назрань четырехтысячную кавалерию, состоявшую из чеченцев.

Имам не спеша вынул из газыря свернутый в трубочку листок бумаги: