Имам Шамиль

— Друг мой, — ответил Шамиль, — ты же знаешь, что во все времена своего правления я ни разу не держал в руках деньги и не умею их считать. Это одно из худших явлений, придуманных человеком, которое повергает одних в нужду, других возносит, обогащая. Я хочу, чтобы ты не забывал сказанного в священном писании: «Да не оскудеет рука дающего». Амаль — совершение добрых дел — является требованием Корана, и все вы знаете, а ты — особенно, что ежегодно из госказны мы выделяли значительную сумму для содержания алимов-учеников, помощи сиротам, вдовам и немощным.

— Но ведь теперь мы сами вынуждены жить за счет милости этого правительства, — возразил Хаджияв. — Мы не можем распоряжаться чужой казной.

Дерзкий ответ Хаджиява возмутил Шамиля, но он, сдержав себя, строго сказал:

— Я скромно распоряжаюсь тем, что мне дают. К вашему счастью, оно превышает наши нужды во много раз, благодаря щедрости аллаха.

Желая покончить спор между Шамилем и казначеем, в разговор вмешался Руновский. Он сказал:

— Все это из-за уважения царя и русского народа к тебе, Шамиль-эфенди.

— А я думаю, что все эти милости сыплются на нас из-за моего покойного сына Джамалуддина, который умом и сердцем смог пробудить расположение, любовь царской семьи, сановников и всех, кто общался с ним. Во мне они видят его, благодаря могуществу аллаха.

После чая Шамиль с Гази-Магомедом уединились. Здесь сын рассказал отцу обо всем, что видел и слышал в Дагестане. Он сообщил о том, что устад с купцом Мусой собираются в Турцию, Инкау-Хаджи поселился в Шуре, Абакар-Дибир, Кебед-Магома и другие оставлены в Аварии, Даниель вернулся в Элису.

— Задержка произошла главным образом из-за Каримат. Даниель не хотел отпускать ее, обратился с прошением к наместнику, но я предъявил законные права мужа и забрал жену, — сказал в заключение Гази-Магомед.

— Не упрекай ее и не обижай, она не повинна в том, что случилось, — сказал Шамиль сыну.

Но обеспокоенный Даниель-бек не ограничился обращением к местным властям. Он обратился с просьбой защитить дочь от нападок со стороны свекра к военному министру Сухазонету. Тот уведомил губернатора Калуги о целесообразности поселения Каримат с мужем в отдельном флигеле. Даниель-бек, будучи знаком с капитаном Руновским, передал через дочь письмо на его имя, в котором просил Руновского окружить Каримат покровительством.

В день прибытия семей Шамиля, сыновей и дочерей Арцимович лично явился к Шамилю на переговоры. После расспросов о состоянии здоровья, о самочувствии прибывших, удобствах в доме генерал-губернатор сказал:

— До меня дошли слухи о неблагосклонном отношении со стороны членов вашей семьи к невестке Каримат…

Шамиль ответил:

— Слухи верные. Отец Каримат Даниель-бек, как изменник и предатель, действительно является моим злейшим врагом. Я бы убил его, если бы судьба свела нас снова. Он овладел частью богатств имамата, предал меня, а дочь его — моя невестка — сумела сообщить отцу, а через него русским об истинном положении дел гарнизона в осажденном Гунибе.

— Господин Шамиль, смею вас заверить, что это неправда, вас ввели в заблуждение, Каримат ни в чем не повинна и не может быть в ответе за действия своего отца.

Видя, что Шамиль задумался, губернатор продолжал:

— Я имею доказательство.

— Какое доказательство? — спросил Шамиль.

— А вот, пожалуйста, прочтите и переведите. — Арцимович, развернув лист, подал Руновскому.

— Кто пишет? — спросил Шамиль.

— Наместник Кавказа фельдмаршал князь Барятинский, — ответил Руновский.

— Читай, что там написано, — сказал Шамиль и приготовился слушать.

— «…Заверяю вас: никаких сведений о численности, положении, состоянии и обороне осажденного на Гунибе гарнизона мы не имели, тем более не было и не могло быть никаких связей с невесткой Шамиля Каримат, дочерью бывшего элисуйского султана Даниель-бека».

— Не заботьтесь о ней и не беспокойтесь, — сказал Шамиль. — Недавно я переболел холерой. Во время болезни, готовясь отдать душу аллаху, я простил всех своих врагов, в том числе и Даниель-бека.

— Но вы же только что говорили, что могли бы убить его, если бы встретились с ним, — заметил Арцимович.

— Не обращайте внимания. Это подобный пустому ветру минутный порыв неулегшегося гнева, — ответил Шамиль.

— Может быть, будет лучше, если мы поселим Каримат во флигеле? — спросил губернатор.

— Поселяйте где угодно, так же как и меня. Мы пленники, а потому не можем диктовать и приказывать вам, — ответил Шамиль.

В тот же день, вернувшись в канцелярию, Арцимович написал военному министру: «Милостивый государь Николай Онуфриевич! По получении письма Вашего высокопревосходительства, желая лично и совершенно конфиденциально переговорить насчет устройства Каримат, я отправился к Шамилю на переговоры. Он принял сына с женой в свой дом. Не возражает о поселении их во флигеле, что и будет сделано после покраски полов. 300 тысяч для приобретения всего необходимого для Каримат и Гази-Магомеда получены. Судя по отношению, Гази-Магомед любит жену и будет жить с нею в мире и согласии».