Имею право сходить налево

– Пошел ты на хер, Эрня! – отчетливо и громко послышалось в просвет неплотно прижатой к косяку двери расположенного рядом с нами номера. – Поляцы прославились только один раз, и только в семьдесят девятом году. Несгибаемый Иоанн Павел Первый целых двадцать шесть лет папствовал в Ватикане. Однако стоит только подумать о том, благодаря кому он остался жив во время войны! Господи боже, Эрня! Русская семья приютила будущего папу! И католический мир обязан! – я подчеркиваю, Эрня – обязан!! – благословить православное милосердие за то, что оно дало ему па-пу!.. Па-пу, Эр-ня!.. Ты понял?! Пей, психолог, и не хмурь бровей. Ты с ними похож на еврея, которому по пьяни вместо обрезания сделали кастрацию. Ты знаешь, психолог, как у них выбирают папу? Один раз выяснилось, что они папой выбрали вовсе не папу… Наливай, наливай резвее… Сейчас эти в белых халатах опять на запах явятся… У них мама папой была – кардинальша! Папа… У них папой была мама, ты понял?! Так вот теперь кардинал, избираемый папой, у них должен сесть на стул… типа нашей табуретки с прорезью для руки… Словом, если яйца нащупает комиссия – папе быть! Так вот эти самые католические яйца, которые нащупали у Кароля, спасла русская православная семья! А ты говоришь – я неправильно делал, что сидел у посла Польши нога на ногу… Подошва моя тебе не нравится? А мне наплевать – мы-то с этим послом знаем, кто спас папские яйца!.. Царствие ему небесное, и да будет он причислен к лику святых… Будь здоров!.. – все это пронеслось стремительно, одним предложением.

– Это Либерман, – прояснила ситуацию прекрасная незнакомка. – Вообще-то он под следствием, но после допросов ему разрешают возвращаться в санаторий для лечения. У него подписка на невыезд.

– Подписка о невыезде, – поправил я, радуясь за Либермана. – Вы чай пьете?

– А кто его не пьет? – она со смешком в глазах обвела мое лицо взглядом.

– Тогда я вас приглашаю.

– Сожалею. Пить чай в номерах пациентов нам запрещено.

– А я вас не к себе приглашаю.

– А куда? – в голубых глазах ее – ну, точно, линзы – качнулось недоумение.

– К вам.

– Ко мне? Это в ординаторскую? Туда тоже нельзя.

* * *

Она снимала шапочку, стоя у окна ко мне спиной. Рассыпавшись, волосы закрыли половину ее спины. Осторожно взяв за воротник, я снял халат с ее плеч, как снимает пальто возлюбленной, зашедшей к нему сообщить, что отдана другому, поручик.

Комната отдыха медицинского персонала. Сейчас я хорошо представляю, для чего она служит.

– Ты совершенно измотан…

– Да…

– Ты выбился из сил…

– Да…

Мягко уложив ее на спину, я почти покинул этот мир, как вдруг услышал:

– Я тебя заведу…

Что-то тревожное скользнуло внутри меня тонкой змейкой, и я решил подстраховаться:

– Ты любишь петь?

– А ты заводишься от пения? – то ли удивившись, то ли выясняя, спросила она.

– Нет.

– Тогда молчи…

И руки ее скользнули от моей груди к моему животу…

Чуть позже, заворачивая волосы в клубок на затылке, она призналась:

– Знаешь, когда нет времени все обставить пристойно, а желание побеждает, я не пытаюсь выглядеть прилично.

– Как мы похожи.

– Но ты ведь не говоришь себе: «Мы оба голые… мы на ворохе нашей одежды… Мимо проносятся машины… Интересно, они видят сквозь тонировку мою грудь?»

– Какие машины?..

– Я представляю не себя, я представляю другую, и эта другая может вести себя как угодно. Я, когда была сейчас с тобой, видела ту, другую, со стороны. И она мне рассказывала, глядя через твое плечо: «…Я на спине… И снова – ни поцелуев, ни ласк. Он вошел в меня с легкостью ночного вора, проскользнувшего в спальню на первом этаже…»

Кажется, мне пора уходить. Эта детка не из психиатрического отделения? Может, здесь и такое есть?

– И она говорила мне, – рассказывает мне новая знакомая, держа в зубах шпильки для волос. – «Вот он стал двигаться: размеренно, медленно, гладко – скользя одновременно снаружи и внутри моего тела. Двигался так, будто не собирался останавливаться никогда. На груди и животе его тоже выступил пот, но скольжение влажных тел кожа к коже от этого стало более раскованным и сильным. И вот… вот.. я не верила себе: прошло уже четыре чертовы минуты, а этот парень – представьте! – не остановился. И двигался все увереннее и сильнее, продолжая властно смотреть мне в глаза. Кто сказал, что у женщины они во время этого закрыты? Ха!.. Попробуйте оторваться от мерцающей глубины этого встречного взгляда…»

– Ты знаешь… – я торопился со шнурками и никак не мог завязать бантик. – Меня уже заждались, наверное. Я на минутку-то и выходил… А нам вставать рано, у нас автопробег…

Я рассказывал ей о своих проблемах, она посвящала меня в свои:

– «…Чем дольше и увереннее он двигался, тем сильнее я чувствовала, как навстречу мужской требовательности помимо воли рвется какая-то дикость. И это было не остановить, как не остановить косяк лососей, идущих против течения. Во мне просыпалась другая женщина: нет… даже не женщина – самка. Которая позволила себе встретить чужое желание… Она томно выпрямилась, встала…»

– Кто? – не выдержало-таки мое любопытство, и я скосил в сторону прелестницы красный от напряжения глаз.

– Самка.