Именем закона

Берзарин ответил:

— Советское командование получило указание правительства выделить из фронтовых запасов для населения муку, сахар, масло, мясо, крупу, макароны, картофель, капусту.

Командарм раскрыл папку, взял из нее несколько листков и назвал количество выделенных продуктов.

В поисках Гитлера

Войска нашей армии подходили вплотную к рейхсканцелярии. 28 апреля меня встретил начальник отдела «Смерш» и сообщил, что им создана спецгруппа по захвату фашистских главарей.

— Может, присоединитесь? Вдруг сцапаем фюрера?

— Охотно, давайте объединим наши усилия.

— Вот и хорошо, — сказал он, — рейхсканцелярию штурмует дивизия Антонова, будем держать с ним связь.

Полковник В. С. Антонов, молодой и энергичный командир 301-й стрелковой дивизии, был мне хорошо знаком. Мы не раз встречались с ним по разным делам, и всегда я уходил от комдива, думая о нем с теплотой.

В тот же день я был у Антонова и поинтересовался, есть ли какие данные о местонахождении Гитлера.

— Конкретно ничего, одни только слухи, — ответил он.

Воспользовавшись встречей с Н. Э. Берзариным, я задал ему тот же вопрос.

— Толковых сведений нет, — сказал командарм. — Наши разведданные в этом вопросе очень скупы, радиоперехваты настолько путаны, что сам черт ногу сломит… Не вносят ясности и допросы военнопленных и перебежчиков.

30 апреля утром Ф. Е. Боков позвонил и поздравил меня с наступающим днем рождения. Мне было очень приятно внимание члена Военного совета, то, что он в такие горячие часы вспомнил о моем юбилее. Не меньше обрадовали и его слова:

— Рослый овладел зданием министерства авиации и ныне штурмует рейхсканцелярию. Хорошо, если бы бы были там.

Герой Советского Союза генерал-лейтенант И. П. Рослый командовал 9-м стрелковым корпусом. Штурмовые отряды и группы 301-й и 248-й стрелковых дивизий, полуокружив рейхсканцелярию, 30 апреля вплотную подошли к ней. 1 мая вечером военный прокурор 301-й стрелковой дивизии подполковник юстиции М. М. Болгов провел меня на командный пункт. Он размещался в здании почтамта на Вильгельмштрассе. Когда мы зашли, полковник В. С. Антонов, привалившись спиной к стене, говорил по телефону. Бросив на нас усталый взгляд, он показал рукой на большие кресла, а когда закончил разговор, поздравил нас с праздником и с горечью сказал:

— Огрызаются, как бешеные. Сколько сил ушло только на штурм здания ведомства Геринга. Настоящая крепость… даже цепями приковали пулеметчиков — мол, попробуй, отступи! И дерутся ведь гады ожесточенно… Неужели до них не доходит, что не сегодня, так завтра всем им крышка?!

— А как рейхсканцелярия? — спросил я.

В. С. Антонов рассказал, что ее со вчерашнего вечера штурмуют батальоны майоров Ф. К. Шаповалова, М. В. Давыдова и Н. Е. Михайлова из 1050-го и 1052-го полков дивизии.

— Очень туго продвигаются, буквально прогрызают каждый метр, ведь засели там самые что ни на есть сливки фашистской банды…

— А пройти туда можно?

— Лучше не надо, больше того, я запрещаю. Для чего вам соваться в такое пекло? Польза от этого какая? Не хватало, чтобы к концу войны в моей дивизии ухлопало прокурора армии… Не проситесь — не пущу…

Я понял, что убеждать Антонова бесполезно, и сказал ему:

— Боков сообщил, что к вам уже стучались парламентеры. Расскажите об этом.

— Было такое… Обращались ко мне… Я принял. Правда, не один, а с комкором Рослым. Только несерьезно это все — байки разводят, думают выиграть время.

Мне очень хотелось вытащить из планшетки блокнот и начать записывать. Но я ведь прокурор, а не журналист, и что может подумать и как может понять эти записи собеседник? Допрос? Протокол? Потом, много лет спустя, сколько раз я журил себя, что надеялся на память и безоговорочно следовал правилу: никаких дневников, никаких записей, ничего и никогда не иметь при себе… Горько сознавать, сколько утрачено в памяти неповторимых деталей, эпизодов, целиком событий.

Антонов рассказал, что во второй половине дня 30 апреля ему позвонил командир полка подполковник И. И. Гумеров и доложил, что на его участке появились фашистские парламентеры.

— Я сразу же позвонил командиру корпуса Рослому, но тот был в войсках. Тогда я попытался связаться с Берзариным, но и его не оказалось… Я и мой заместитель Михаил Иванович Сафонов пошли в полк к Гумерову. Парламентеров было четверо: от Геббельса, вроде бы его референт, и от командующего гарнизоном[11]. Никакого делового разговора не состоялось. У меня создалось впечатление, что они просто хотели затянуть боевые действия. Берзарин, когда ему об этом доложили, приказал отправить немцев восвояси и вести бои.

По рассказу В. С. Антонова парламентеры держали себя в общем-то нагловато, особенно один из фашистских подполковников. Когда им довольно твердо сказали, что о перемирии не может быть и речи, что Красная Армия может принять только безоговорочную капитуляцию Берлина, этот подполковник был взволнован больше других парламентеров. Нервничая, он вытащил из кармана портсигар и стал всех угощать. Антонов заметил, что портсигар с выгравированным Георгиевским крестом — это одна из наград в русской армии.