Именем Земли

Именно в осветительной Хмель и знакомится с Люциусом Феросом – пожилым, мудрым, прихрамывающим на левую ногу. Многие годы он работает осветителем в театре… но только Хмель, и то не сразу, а лишь раз за разом наблюдая из осветительной за идущими на сцене спектаклями (кто-то уже сдает свои экзамены), понимает удивительную вещь. Вовсе не от случая зависит, кто будет освистан, а кто удостоится оваций! И даже не от режиссера, перед которым заискивают юноши и кокетничают девушки. Режиссер – тоже пешка. Растафа Кавай – это беззаветно влюбленный в театр, болеющий душой за актеров, но ничего не решающий человек.

Все решает Люциус!

Именно его мастерство, его волшебная игра светом и тенью, его коллекция светофильтров решают, кто и как сыграет в спектакле!

Позволю себе процитировать несколько строк из романа.

«Люциус вновь опустил руку в буковый ящик – и вновь вытянул, на этот раз с квадратным стеклышком, густо-синим, скрипнувшим в деревянных пазах.

– Море? – наугад спросила Хмель. – Или небо?

– Не бывает такого моря, – покачал головой Люциус. – И уж поверь, девочка, что не бывает такого неба…

Помолчав, будто вспоминая свое, давнее, он ловким движением опустил стеклышко в прорезь световой пушки. Взялся за резиновые рукояти, развернул ствол на сцену… Подмигнул Хмель, положил руку на выключатель…

И Хмель вдруг показалось, как в том давнем сне, что из прожектора ударит не луч света – а заряд смертоносной картечи!

– Не надо! – воскликнула Хмель.

Но Люциус уже включил пушку. И на лицо Арвина, так вдохновенно читавшего свой монолог, наползла почти неуловимая синь. Юноша, похоже, и не заметил синей тени.

Заметила Хмель – и тяжело выдохнула.

Не заметил, но почувствовал зал – и затаил дыхание.

Арвин был словно и живой – и неживой.

– Это смерть… – прошептала Хмель. – Я не знала… что она – синяя.

– Она бывает любого цвета, – обронил Люциус, не отрывая рук от световой пушки.

– Ты же убиваешь его… – поняла Хмель. Воскликнула с ужасом: – Люциус, не надо! Ты убиваешь Арвина!

– А ты хотела, чтобы я убил Анет? – спросил Люциус. Почти равнодушно спросил. Посмотрел Хмель в глаза – и прошептал: – Девочка-девочка… А есть ли у меня выбор? Ведь не я пишу эти пьесы. Я только лишь ставлю на свои места свет и тьму. Сейчас зрители думают, что Арвин жертвует собой ради любимой, что своим мастерством он сумел совершить чудо и сыграть плохо! Не лучший ли это выход, Хмель?

Одним быстрым взмахом руки он вырвал из пушки синее стеклышко: горячее, почти раскаленное. И, будто даже опережая свет, вложил в прорези оранжево‑желтый стеклянный кругляш.

На лицо Арвина лег теплый живой свет. И зал дружно вздохнул – завороженный чудом».

Итак, юная Хмель узнала, что это ее новый друг, нелюдимый старик Люциус, решает, кто из актеров погибнет, а кто преуспеет. И это тайное знание, о котором она не решается никому говорить (да и что, собственно говоря, изменится?), погружает ее в глубокую тоску. С одной стороны, она может попросить Люциуса сделать ее героиней новой пьесы… а может и попросить, чтобы кто-то из одноклассников провалился. В ее руках оказывается страшная сила – но девочка вовсе не готова к тому, чтобы этой силой воспользоваться.

А самое ужасное, что довлеет над девушкой, – воспоминание о гибели ее маленького братца Кумара. Когда ей было всего лишь семь лет, она вместе с родителями пошла в Театр. Ей велено было присматривать за пятилетним Кумаром, но она отвлеклась… и расшалившийся ребенок выбежал на сцену!

Законы Театра суровы. Оказавшись на сцене, Кумар вынужден был играть. Актеры импровизировали, как могли, чтобы спасти мальчика, но во втором акте для него не было никакой роли… и в результате после антракта мальчик исчез.

Гибель брата всегда тяжким грузом лежала на совести Хмель. А теперь она размышляет – а уж не заглядевшись ли на веселых световых зайчиков, пущенных Люциусом по проходу зрительного зала, ребенок побежал на сцену?

Ведь в той пьесе не погиб ни один актер – проигравшим оказался маленький Кумар! Так, значит, в особых случаях Люциус может спасти всех актеров, пожертвовав кем-то из зрителей!

Вот в таком хитросплетении человеческих (только ли человеческих?) судеб, желаний и стремлений заканчивается первая часть романа «Ремарка» и начинается вторая.

Можно в очередной раз восхититься дарованием супругов Дяченко и многообразием их творческих приемов! Ведь вторая часть «Ремарки» – это как раз та самая пьеса «Выход», которую в первой части репетируют герои! Написанная неведомым творцом, поставленная бессильным Растафой, подвластная тайным пружинам Люциуса – пьеса разворачивается перед нами, причем, начинаясь как классическая пьеса, «Выход» постепенно меняет ритмику, персонажи начинают называть друг друга настоящими именами, в действие все активнее вторгается и зрительный зал, и Люциус, и даже (вот они, те самые «ремарки»!) автор всех пьес.