Именем Земли

И только Анатолий с Рипом выходят к «объекту» – студенистому, отвратительному кому биомассы, тщетно пытающемуся скрыться бегством. Единственный оставшийся защитник «объекта» – тот самый бельчонок, за чьими забавными приключениями мы следили всю книгу. Бельчонок и Рип сходятся в смертельной схватке, Анатолий же выдерживает тяжелейший ментальный поединок с «объектом». Пытаясь защититься, «объект» сообщает все новые и новые версии о своем происхождении – и то, что он посланец внеземной цивилизации, долженствующий «продвинуть» земных животных, и что он порождение «единого разума Земли», возмущенного нарушениями экологии, и что он прибыл из счастливого вегетарианского будущего человечества, и что его создали тайные лаборатории КГБ в качестве оружия… Но Анатолий все-таки преодолевает ментальные блоки «объекта» и узнает страшную правду. «Объект» – это всего-навсего… впрочем, жестоко по отношению к читателю было бы открывать столь неожиданный сюжетный ход в рецензии.

Итак, убедившись во вредоносной сущности «объекта», Анатолий обращает на него свой возмущенный взор – и новая гора фарша возникает в лесу!

Стихает чудовищное излучение!

Исцеляются женщины планеты Земля.

Барашки и овечки послушно идут на бойню.

Все, кто обладал экстрасенсорными способностями, теряют их. В том числе и сам Анатолий.

«Фарш невозможно провернуть назад», – бормочет герой, глядя на дело глаз своих. У его ног – погибший в бою Рип и умирающий бельчонок. Подобрав бельчонка, Анатолий бинтует его раны. Этим финалом автор как бы говорит нам: «Солдат бельчонка не обидит! Пусть мы, люди, и не самый лучший вариант разумной жизни на Земле, пусть мы иного варианта не приемлем, но и в зверства не скатимся!»

Выпаренные сюжеты

Давно и чаще всего безрезультатно охочусь я за книгами издательства «Новая Космогония». Все-таки ставка на фантастику высокохудожественную, в чем-то элитарную, не способствует продвижению книг на прилавки. С тем большим удивлением обнаружил я на самом обычном лотке у метро «Алексеевская» книгу «Новые карты рая» известного алма-атинского фантаста Ярослава Зарова. Кому-то он знаком по мрачной, декадентской книге «Весенние приходы» (история больных с раздвоением личности), кому-то по задорной космической опере «Точка отчаяния» (быт и нравы в далеком будущем) или альтернативной истории «Горячие моря» (изменивший свое течение Гольфстрим согрел северные берега России, в то время как Америка и Европа прозябают). Писатель интересный, но снискавший себе репутацию коммерческого автора, многократно обруганный за тезис «три книги для денег, одна – для души» – и вдруг в «Новой Космогонии»? Удивительно! Настораживал и тираж книги – 12 100 экземпляров (и это при том, что большинство книг в «Новой Космогонии» изданы тиражом от 3 до 7 тысяч экземпляров). В общем, сомнений у меня не оставалось – надо читать.

Первые же страницы вызвали у меня оторопь. Обычно Заров начинает действие активно, сюжет несется на космической скорости, не оставляя читателю никаких шансов отложить книгу и подумать: «А что это я, собственно говоря, читаю?» В «Новых картах рая» действие разворачивалось подчеркнуто неспешно. Вначале никто никого не убивает. Не прилетают на Землю коварные Чужие. Отсутствуют виртуальные и альтернативные миры, душевные терзания и переживания героев. На протяжении двух с половиной глав автор описывает быт московской коммунальной квартиры – задушевно, скрупулезно, с легкой иронией, но без всяких попыток читателя заинтриговать. Разве что набор героев, волей автора сведенных в трех комнатах и кухне, узнаваем – писатель-фантаст Андрей Кульянов, работающий над романом «Лунный Рейх» (отрывки из которого, к месту и не очень, рассыпаны по всему тексту); мать-одиночка Рита Семенова, воспитывающая аутичного восьмилетнего сына и работающая квартирным маклером; бывший спецназовец, ныне инвалид по зрению и алкоголик Иван Силин, живущий на пенсию старушки-мамы (как выясняется к концу второй главы – пенсию маме не платят, зарабатывает она нищенством и сбором пустых бутылок).

На третьей главе я впал в глубокую задумчивость, пытаясь понять замысел автора. У меня не было ни малейших сомнений, что долго такой неспешный темп Зарову не выдержать. В рамках классической бытоописательной прозы ему было тесно, будто акуле в аквариуме, писатель задыхался, нервничал и становился все более агрессивным.

Предчувствия меня не обманули.