Именинница

В тот раз было прохладнее — поздняя осень, и на Эверте был другой серый пиджак. Буквально через пару шагов девочка склонила голову к его плечу и прикрыла глаза. Их сопровождала патрульная машина, которую вел один из вызванных на место преступления ассистентов. Где-то возле Васапарка парень подъехал ближе, остановился и пригласил комиссара сесть. Эверт пробормотал что-то невнятное и пошел дальше — Оденгатан, Санкт-Эрикгатан, Флемминггатан. Пятилетняя малышка дремала, доверившись ему, — так, по крайней мере, понимал это Гренс. Ему казалось, что именно так оно и должно выглядеть — доверие.

В тот день, как и сегодня, он вошел в участок со стороны Кунгсхольсгатан, и женщина в стеклянной вахтерской будке приветливо кивнула комиссару, который так часто засиживался в кабинете, когда в остальном здании давно уже не горел свет. Гренс привык ночевать под тонким пледом на вельветовом диване, избегая лишний раз переступать порог квартиры на Свеавеген, которую арендовал через подставное лицо.

Чашка черного кофе из автомата, втиснутого между старым факсом и новой копировальной машиной. Еще семь шагов — и он в своей комнате. Привычным движением включает музыку — Сив Мильмквист, «Тонкие кусочки», альбом «Оригинальные песни», 1960.

Он долго ерзал за письменным столом, нащупывая более-менее удобное положение. А потом так же долго не мог устроиться на диване и крутился с боку на бок.

И во всем виновата жара.

Или это Гренс лежит в пустой коробочке четыре на четыре сантиметра?

Он быстро поднялся, вышел из комнаты в коридор.

В воздухе завеса пыли — плотнее обычного.

Гренс нацедил в пластиковую чашку кофе — черного, как всегда, — и направился к лифту, мимо ее кабинета.

— Эверт?

— У меня нет времени.

Он не остановился.

Но Марианна бежала, окликнула Гренса, пока тот искал глазами красную кнопку со стрелочкой вверх.

— У меня тоже.

Она приблизилась.

— И все-таки я хотела бы знать.

— Ты обо всем узнаешь, но позже. Ты и Свен.

— Взлом, да? И ничего не пропало? Но я ведь вижу, как ты…

— Марианна Хермансон…

— Да?

— Позже, наберись терпения.

Он снова повернулся к лифту, который уже подъехал.

— Это те четыре убийства, да?

Она не сдавалась. Эверт вошел в лифт.

— Та же квартира и тот же следователь. Я же вижу, как ты… Разволновался. Я не могу подобрать другого слова.

Они смотрели друг на друга — он в лифте, она снаружи.

— Эверт, поговори со мной.

— Я думал, что совершил только одну ошибку, но, похоже, нет.

— Ошибку?

— Я знал, что упустил убийцу. Но я и не заметил маленького тайника в полу.

— Я ничего не понимаю.

— А я ведь страшно этого не люблю, Хермансон, оставлять открытые концы.

— Эверт, о чем ты?

— О том, что пока касается только меня.

Три этажа вниз — подвал, сырость, пыль, как и везде. Из лифта Гренс направился к двери, более тоскливой и массивной, чем все остальные в этом здании. Здесь был архив — полки, коробки, папки и четыре десятилетия его жизни в криминальном Стокгольме. Здесь преступники и жертвы — один момент их встречи друг с другом меняет мир раз и навсегда. И среди всего этого была одна полка, на которую Гренс никогда не смотрел — просто отворачивался в сторону, когда проходил мимо. Там хранились материалы одного расследования — смерти женщины, которая была для Гренса всем и исчезла навсегда, после того как полицейская машина, за рулем которой сидел он, раскрошила ей голову.

Но сегодня комиссар не только взглянул на эту полку, но и даже остановился возле нее. Это все равно как решиться навестить могилу той женщины на Северном кладбище, где он воздвиг белый крест и памятник с выгравированным именем. Время от времени Гренс снимал лейку, висевшую на ручке ржавого крана, и поливал высокий куст с розовыми цветами, который посадил сам. Уж очень понравилось название — трава любви[1]. И там, в могиле, лежала она. Там и здесь, в коричневом архивном ящике с надписью «Анни Гренс» на боку. Эверт провел пальцами по чернильным буквам, повторяя их изгибы, и пошел дальше, мимо бесконечных полок, к другой Анни.

В глубине зала была комнатка, отгороженная стеклянной стенкой. И стойка с перегородкой, которая приподнялась на несколько сантиметров. Мужчина — примерно ровесник Гренса — смотел на него сквозь круглые очки.

— Мне нужны бумаги по защите свидетелей.

Документ, к которому имели доступ лишь немногие. Нужно было писать запрос, заполнять формуляры, оформлять множество бумаг, чтобы получить возможность с ним работать. И хранился он в особом помещении, защищенном инструкциями Интерпола и СЭПО.

— Эверт Гренс? Давненько…

Архивариус не особенно ему обрадовался. Они никогда не нравились друг другу.

— Программа защиты свидетелей, — повторил Гренс. — И еще одно дело, которое так и не было завершено. Я хочу на него взглянуть.

Он взял вскрытый конверт из мусорной коробки, подхватил болтавшуюся на шнуре авторучку, написал номер дела на обратной стороне конверта и просунул в окошко мужчине.

— Хммм…

— Проблемы?

— Почерк… Не так-то просто разобрать.

— Там написано…

— Я вижу, что здесь написано, Гренс.

Пальцы архивариуса забегали по клавиатуре.

— Вот оно… — Еще щелчок. — Да, похоже, здесь…