Имя для ведьмы

– Кому ты подрядилась служить, Наташа? – шепчу я разбитыми в кровь губами. – То, что вы затеваете, противоречит всем уставам Ремесла ведьмы. Ведьма – это чистые руки, спокойное сердце, мудрая голова. Вы порочите ведьмовство!

– Что ты там бормочешь о нарушении кодексов, прав и свобод? – она наклоняется ко мне, в руках ее раскаленный паяльник. – Очень, очень скоро права и законы устанавливать будем мы. И ты поймешь, что ведьма – это распутство и жестокость! Если, правда, останешься в живых...

И она погружает раскаленное добела жало паяльника прямо мне в сердце.

– Тебе все равно не победить! – кричу я, уже понимая, что умерла от непереносимой боли...

...Уже осознала, что проснулась. Вся в холодном ноту. Села на постели, хватаясь за сердце. Боль. Она осталась! Может, у меня уже инфаркт, а я и не в курсе?

Я осматривала стены собственной спальни так, как будто видела их в первый раз. Что ж, если вам когда-нибудь приходилось во сне быть расстрелянным, повешенным, однажды укушенным, вы бы наверняка после пробуждения оглядывали родимую комнату таким же ошалело-затравленным взглядом. Так. Вроде все на месте. Шторы неплотно задернуты, и сквозь них виден день с ярко-синим небом и переплетением цветущих яблоневых ветвей на фоне этого неба. Все правильно. Как раз напротив окна моей спальни растет высоченная яблоня, которую никто из жильцов дома даже и не пытается спилить: по весне она своим цветом умягчает самое черствое сердце...

Дверь в спальню отворилась, вошла мама. Никогда еще не видела ее такой встревоженной и озабоченной.

– Проснулась, Вика? – похоже, ее встревожен-ность и озабоченность касались в данный момент не налоговых сборов, а моего здоровья. Эт-то крут-то.

– Я долго спала?

Святая Вальпурга, я не узнаю свой голос! Его будто через соковыжималку пропустили! Дядюшка Фрейд, скажи мне, бедной, у меня был только сон или как?!

– Почти двое суток. Мы с Калистратом Иосифовичем решили, что долгий сон тебе пойдет только на пользу.

– С кем решили?

– А вот вопросы ты задавать потом будешь... Сейчас наша бедная, усталая, измученная Викочка будет кушать и восстанавливать свои силы! – Эту тираду произнес не кто иной, как Баронет, элегантно подкатывая к моей постели сервировочный столик. У меня просто не было сил удивляться ни Баронету, ни свежим тостам с апельсиновым джемом... Горячей гурьевской каше с кусочками персиков, огромной чашке взбитых сливок и – венцу творения – ветке цветущей яблони, живописно поставленной в керамическую вазу.

Я было хотела приняться за сливки сама, но мама, повязав вокруг моей шеи салфетку, безапелляционным тоном заявила:

– Ты еще слишком слаба. Я лично тебя покормлю.

– Ну, мама.....

– Без «ну», девочка моя.

– Слушаюсь, господин подполковник налоговой полиции.

Баронет, подлец, сидел напротив и умильно любовался, как мама кормит меня с ложечки. Гнусный распутник! Соблазнил мою мать, а теперь еще и ухмыляется!

Несмотря на столь мрачные эмоции касательно Баронета, я вскоре действительно почувствовала себя гораздо бодрее.

– Пожалуй, я встану...

– Ни в коем случае! – они накинулись на меня оба.

– Слушайте, товарищи, хватит из меня годовалого ребенка делать! Если мне приспичит в туалет, вы за памперсом побежите?!

Баронет откровенно ухмыльнулся:

– Танюша... пардон, Татьяна Алексеевна, можете не волноваться, ваша дочь, судя по резкости ее тона, действительно пришла в себя. Вика, я разумеется, выйду. Я не намерен наблюдать процесс твоего одевания.

– Мам, а ты что, до унитаза провожать меня собралась? Не смотри ты на меня так!

Мама встала, взялась за сервировочный столик, как-то загадочно глянула на меня и выкатилась со словами:

– Позже поговорим.

«Позже» случилось только после того, как я вдоволь нанежилась в ванной, сделала себе питательную маску для кожи шеи и декольте и, кроме всего прочего, маникюр. Ничего, подождут.

Наконец я уселась на диван в зале, закутанная в халат. Подумать только! Моя мама и Баронет отлично работают в команде: так оперативно и красиво сервировать чайный стол женщинам нашего семейства еще никогда не удавалось.

Мама и Баронет уселись за чайным столиком, я вызвалась налить всем чаю. Несколько минут шла прямо-таки японская церемония: в зале стоит благостная и возвышенная тишина, только позвякивают ложечки о фарфор, аромат чая сорта «Зеленые сливки» сладко умиротворяет душу... Но вы же меня знаете: долго наслаждаться тишиной я не могу и всегда тороплюсь расставить все точки над i.

– Вика, – откашлялся Баронет. – Позволь мне, как старшему по возрасту и... званию, первым начать этот серьезный и в какой-то степени значимый для всех нас разговор.

– Валяйте, – кивнула я и начала жевать песочное пирожное с кремовой розочкой. Каким бы значимым разговор ни был, от песочного пирожного я никогда не откажусь.

– Начнем с того, – Баронет как-то нервно смотрел на то, что кончик моего языка вытворяет с верхушкой кремовой розочки. Ну а если мне просто нравится крем, какое это может иметь эротическое значение?! – НАЧНЕМ С ТОГО, Виктория, что я все рассказал твоей маме!