Имя мое легион

Французская Лиза принялась ковать свое счастье, как заправский кузнец. Прежде всего она выяснила, почему Котик боится женщин. Оказывается, он вырос сиротой, так как его отец был алкоголиком и покончил самоубийством, а мать от горя сошла с ума. Поэтому сирота Котик воспитывался у всяких бездетных тетушек. От избытка материнских чувств эти старые девы заставляли его называть их мамами. А у Котика от избытка мам появилось что-то вроде женобоязни.

– Но это даже лучше, – говорила Лиза. – Не будет бегать за другими женщинами.

Прошлое у Котика было довольно запутанное. Вырос он в Эстонии и говорил на нескольких языках. Когда-то он с трудом окончил среднюю школу, а свое высшее образование он проходил в гестапо как советский агент-двойник. Теперь же Лиза уверяла, что Котик окончил два университета – Оксфорд и Сорбонну. В подтверждение она даже показывала какхе-то бумажки с печатями:

– Смотрите, по факультету гуманитарных наук.

– Это фальшивки, сфабрикованные в гестапо, – ворчал Остап. – Туфта.

Кроме того, Лиза установила, что Котик не простой смертный, а отпрыск древнего княжеского рода. Как это ни странно, но в этом была доля правды. Котик был каким-то родственником знаменитого князя Оболенского, который прославился тем, что был членом какого-то тайного общества и участвовал в заговоре революционеров-декабристов, за что он потом 13 лет сидел в Нерчинских рудниках в, Сибири. Был и еще один князь Оболенский, который тоже был революционером и даже финансировал Ленина, а после революции был членом ЦК Компартии СССР. Правда, во время Великой Чистки этого князя-ленинца почему-то расстреляли.

– А когда я жила в Париже, – хвасталась французская Лиза, – там я знала еще двух князей Оболенских: один горбатый, а другой хромой. Горбатый князь Оболенский был редактором парижского журнала «Возрождение». Правда, некоторые остряки называли этот журнал не «Возрождение», а «Вырождение». Да еще говорили, что горбатого могила исправит. А хромой князь Оболенский просто шкандыбал по Парижу – как «Хромой барин» из Алексея Толстого.

В результате всего этого, поскольку Лиза была чем-то вроде внучки царского сенатора, и чтобы не было мезальянса, Лиза теперь ходила и уверяла всех, что Котик – это не просто Котик, а князь Горемыкин-Оболенский.

Так под опытным руководством Лизы князь Горемыкин рос не по дням, а по часам. Чтобы переделать Котика не только внутренне, но и внешне, Лиза заставила его купить себе модное пальто верблюжьего цвета, яркий шарф и специальные ботинки на тройной подошве, отчего Котик вырос еще на целый сантиметр. После этого Лиза подцепила своего жениха под ручку и привела показать на радио «Свобода».

Увидев князя Горемыкина, Остап Оглоедов вскочил, вытянулся во фронт и во всю глотку рявкнул:

– Здра-авия ж-желаю, ваше сиятельство! – Потом Остап развалился в кресле и принялся философствовать:

– Когда человек так неудержимо фантазирует и брешет – вот так, как Лиза, да еще и верит собственной брехне, то дело плохо… Это уже расщепление личности. Мозговой разжиж. Или этакий перекос в мозгах – параллакс. Снаружи человек вроде нормальный, а внутри он – чистый псих.

Монна Нина вступилась за свою подругу:

– Остап Остапович, знаете, что говорят о любви поэты:

«Ихо всех невозможно-возможных возможностей – ты всех невозможней – и всех милей!»

– Знаю я этих поэтов, – ворчал Остап. – Вон Серафим Аллилуев уже сидит в дурдоме. Это потому, что все модер-ные поэты – шизофренники. У них мозги разжиженные, а личности расщепленные. Вот эти жидкие мозги болтаются в этой расщелине туды-сюды, как масло в маслобойке, и получаются стихи. Рифма вроде есть, а смысла никакого, просто бред сумасшедшего. Поэтому Лев Толстой и говорил, что поэзия – это самый дурной и неудобный способ выражать свои мысли.

Писатели и поэты уверяют, что любовь – это вещь иррациональная. Так вот и Лизина любовь. Лиза знала Котика давным-давно и не обращала на него ни малейшего внимания. А теперь Лизина любовь вдруг вспыхнула, как засорившийся примус.

Вцепившись в своего суженого волчьей хваткой, Лиза трепала его и так и этак, прижималась к нему щечкой и всячески демонстрировала свои нежные чувства. А князь Горемыкин от свалившегося на него счастья только виновато улыбался и беспощно пожимал плечами. Правда, иногда, словно вспоминая что-то, он нервно вздрагивал и подпрыгивал, как сверчок на горячей печке.

Свадьба князя Горемыкина и французской Лизы подготовлялась с княжеским размахом – приглашали всех встречных и поперечных. Нина честно помогала своей подруге: она обходила всех сотрудников, просила расписаться в списке приглашенных и, когда человек расписывался, говорила:

– Да, подбросьте-ка деньжат на выпивон и закусон. И не забудьте принести Лизе хороший подарок. Когда очередь дошла до Остапа, тот взвыл:

– Хотя я сам халтурщик, но даже я на халтуру не женился. А эти разбойницы еще и приданое с людей сдерут!

За день до свадьбы Лиза позвонила по телефону Борису Рудневу и попросила, чтобы он отвез ее на свадьбу на своей машине и сдал ва руки жениху.

– Не могу, – ответил Борис. – Я занят.