Имя на камне

— Эй, дачники! Вам подлещики не нужны? За полбанки отдадим, — спросил вдруг Тестов подошедших.

— Берем, — последовал ответ.

Получив деньги за рыбу, Тестов тотчас засеменил в магазин. Тут Белов и увидел его походку. И еще раз подтвердил, что это тот самый.

Вернувшись в Новгород, Мистров доложил руководству о результатах поездки. Было установлено, что:

Тестов П. А., уроженец Подосиновского района Кировской области, проживающий ныне в той же области на станции Пинюг, был призван в армию в начале войны, но уже в сентябре 1941 года добровольно сдался в плен под Лугой, точнее, просто перебежал к немцам, изменив Родине:

с 1941 по 1942 год служил в лагере военнопленных полицейским, а с 1942 года в «Ягдкоманде-38», принадлежавшей к СС;

при отступлении оккупантов снял форму с убитого красноармейца, вывихнул руку и попал в госпиталь, заявил, что документы утерял в бою. При выписке получил новые. И был «демобилизован». Руку он действительно вывихнул, упав пьяный с велосипеда, повредил ключицу и добился, что эту травму признали «связанной с пребыванием на фронте». Получил инвалидность третьей группы и пенсию. В собесе он вел себя нагло, стучал кулаком по столу: «За что я кровь проливал?», выбивая всякие льготы. В 1946 году, пьяный, затеял драку в поезде, нанес двум пассажирам удары ножом. Против него возбудили уголовное дело, но позднее прекратили, учитывая его «инвалидность».

Вот что узнали о Тестове со станции Пинюг. Но самое тяжкое обвинение — участие в расстрелах, измену Родине нужно было доказать еще и свидетельскими показаниями.

В следственные органы явился свидетель Чистов. Он служил в той же роте, что и Тестов, и рассказал, что Тестов числился ездовым, но в сентябре 1941 года, когда часть попала в окружение, ночью исчез, хотя имелась полная возможность выйти из окружения, что впоследствии и сделали все остальные бойцы.

Было принято решение возбудить уголовное дело по обвинению Тестова П. А., уроженца Кировской области, в преступлениях, предусмотренных пунктом «а» статьи 64 УК РСФСР. Прокурор утвердил обвинение и санкционировал арест бывшего карателя. Судить его привезли в Новгород. Тестов был очень удивлен и все повторял: «Откудова они узнали? Я же никому ни слова не говорил».

На следствии он прикидывался невменяемым, но трижды проведенная экспертиза доказала его симуляцию.

Старший следователь Алексей Васильевич Кузниченков начал с самого простого: «Где вы были в войну?» «В плену», — последовал ответ. Но материал был собран большой, и вскоре Тестов понял, что о нем все знают. Впрочем, вел себя спокойно, уверенный, что прямых свидетелей его злодеяний нет. И тогда Тестову устроили очную ставку с А. Д. Беловым. Свидетель напомнил обвиняемому, где тот находился во время трагедии в Пандрино, что говорил, в кого стрелял, как снял косынку с убитой девушки. «Ты что, с того света пришел?» — удивился Тестов. Обвиняемого опознали и другие свидетели.

О том, что Тестов служил в «Ягдкоманде-38» и занимался карательной деятельностью, рассказали жители деревень, где дислоцировалась эта команда. Свидетели Савина, Романова, Федорова, Петрова. Они подтвердили, что он носил немецкую форму и выезжал на карательные операции, а Петрова, например, рассказала, как он хвастался, сколько партизан убил в бою под хутором Хлутно. Эти же люди подтвердили участие Тестова в эвакуации жителей из деревень Крючкова, Хрепле, Капустно, а также в сожжении этих деревень. Свидетели показали, что на операцию в Пандрино ездило 35 карателей, в том числе и Тестов. Каратели вернулись из леса на следующий день с рюкзаками, набитыми вещами. Они вели с собой мальчика Сашу. Этот мальчик рассказал, что все жители Пандрино расстреляны. Так были добыты доказательства.

И вот на стол суда легли пять томов обвинительных документов. Перед судом прошли свидетели, очевидцы трагедии. Тестов признался и в измене Родине, и в том, что служил в «Ягдкоманде-38», и в том, что участвовал в расправе с жителями деревни Доскино. Да, собственно, иного выхода у него не было.

— По людям стрелял… И в женщин, и в ребятишек, — понуро сказал Тестов.

— А попадали? — спросил его адвокат, имея в виду внести уточнения в соответствии с законом.

— Не один я стрелял.

Он все еще пытался уйти от ответа. Но все было доказано.

Суд, признав все обвинения справедливыми, посчитал возможным применить не исключительную, но самую суровую меру наказания: 15 лет исправительно-трудовой колонии строгого режима.

Хоть и с запозданием, но наказание неотвратимо пришло.

1977 г.