Имя нам — легион

— Филипп, — с неуловимым акцентом сказал он, отпуская меня и одновременно ломая крылышки отнятому стальному насекомому. — Я вижу, вы попали в очень неприятную ситуацию. Боюсь, что ваших навыков надолго не хватит, да и ни к чему они станут, когда за вас возьмутся не эти смешные любители, а спецы из ОМОНа. Как вы думаете, Филипп?

Вопрос был риторическим. Ответа я не знал, но, чтобы не оставлять слово за ним, заученно выдал:

— Иные, может, и зовут меня Филиппом — так это мои друзья и знакомые. Вы, дядя, мне не друг. Интересно, откуда вы вообще меня знаете, — я что-то не помню, чтобы нас друг другу представляли. Поэтому, будьте добры, обращайтесь ко мне по имени-отчеству. Отчество мое Артамонович.

Колчаковец задумчиво дослушал до конца и спросил:

— Филипп Артамонович, можно, я все-таки стану звать вас как-нибудь попроще? Фил, например? Это ближе к моим речевым традициям и значительно короче…

Окинув его взглядом (речевые традиции, ишь ты!) и оценив разницу в возрасте, я нехотя согласился.

— Замечательно! Я же Игорь Игоревич, и вы не ответили на мой вопрос относительно дальнейших ваших планов. — Он вопросительно уставился на меня, совершенно не мигая.

Мне хотелось, конечно, узнать, почему, собственно, я должен ему каяться “относительно дальнейших моих планов”. И звать его, явно нерусского мена, Игорем Игоревичем, а не “Игого”, например. Но времени на пикировку скорее всего уже не было. Так что спросил я совсем о другом:

— А что вы предлагаете?

* * *

Нищему собраться — только подпоясаться.

Пока я кидал в спортивную сумку белье и прочую мелочь, Игорь Игоревич стоял у двери, бубня что-то в крошечный мобильник и немигающим взглядом вперившись в малость напуганного Димчика — моего соседа по комнате. Димчик старательно отводил от него глаза и продолжал шепотом выспрашивать меня на предмет “куда тебя понесло на ночь глядя с этим психом?”

Я признался честно: “Димон, за мной началась охота, и я сматываю удочки. Иди-ка и ты лучше к своей Ксюше, — прямо сейчас, а то придут за мной, не найдут, тебе и достанется… Не дай бог, сломают тебе что-нибудь. Ребра, к примеру. Руку тоже могут. Или шею, типун мне на язык. Вот тебе записочка, отправишь потом моим папе-маме. Да не вздумай проболтаться, куда я свалил на самом деле”.

“А куда ты свалил на самом деле?” — Димчик начал поспешно натягивать “вырядные” штаны с наглаженными стрелками — для Ксюши, — но любопытства не утратил. “В иностранный легион, Димуля!” Прозвучало мое признание так весомо, что парнище, скакавший на одной ноге, с другой, продетой в штанину, закачался и рухнул, хлопая глазами, на расправленную в предвкушении спокойного сна кровать. “Ты гонишь…” — затянул недоверчивый сокамерник, но, устремив взоры в направлении многозначительно простертой мною руки, налетел ими на каменную глыбу Игоря Игоревича и приумолк. “Жди открытки с видами Африки”, — я покрутил в руках старенькие комнатные тапочки и с сожалением бросил под койку.

“Будь здоров, Димка, будь ты здоров, черт старый!” “И тебе того же!”

Мы крепко обнялись и, забросив сумку за спину, я шагнул к дверям.

* * *

На улице нас уже ждал старенький микроавтобус “УАЗ”. Сквозь облупившуюся серую краску проглядывали красные кресты, да и окна, матово-белыми стеклами, не оставляли сомнения в том, что машина некогда принадлежала “Скорой помощи”.

Игорь Игоревич сноровисто забрался на место, соседнее с водителем, радушно предложив мне весь остальной салон. Наверное, потому что в нем было довольно прохладно и неуютно. Трубчатая конструкция на месте, где раньше, по-видимому, располагалась кушетка для “лежачих” пациентов, да пара сидений по бокам, обтянутых вытертым дерматином, — вот и вся роскошь, полагающаяся рейнджеру-неофиту.

Каркас бывшей каталки я отверг с ходу и выбрал левое сиденье. Кажется, оно было менее продавленным. Затем я постучал в окошечко, отделяющее салон от кабины, и изобразил обернувшемуся водителю этакого бравого машиниста паровоза, подергав с дурашливым видом остатки какой-то медицинской системы в виде прямоугольной рамки, свисающие с потолка, и прокричав: “Ту-ту!”

Тем самым я изо всех сил пытался убедить себя в собственной решимости к предстоящим африканским приключениям.

Получалось почему-то плохо…

“УАЗ” дернулся и покатил, рывками наращивая скорость. Водитель был никудышный — вроде меня, но машина вела себя на удивление хорошо, даром что списанная — ни тебе скрежетания при переключении передач, ни бешеного рева дырявой выхлопной трубы.

Игорь Игоревич вставил в потрепанную автомагнитолу без передней панели видавшую виды кассету и прибавил громкости.

“По дороге разочарований снова, очарованный, пройду. Разум полон смутных ожиданий, сердце чует новую беду”, — ворвался в кабину знакомый голос. Знал он, что ли, Игорь Игоревич этот, мои музыкальные вкусы?..

“Сердце чует новую беду”, — хмыкнул я. Крайне символично.