Читаем Имя речи - Пенелопа полностью

В день первого чтения в Международном Центре Поэзии позвонил Том Рейворт из Лондона. Он сказал: "Берегись Пастиса!" Но вскоре я понял, что должен был беречься вовсе не этого. Мы покупали ордена Директории на блошином рынке. Голубая гильотина в руках тунисского негра сияла нам глазами Родины. Мы могли скупить все самурайские мечи и собрания сочинений Поля Валери, чтобы найти на страницах последнего то, что касается раковин и рыбообразных машин, которые несколько обугленных неочевидностью ангелов возвращают по ночам скалам и морю, отпуская их в кратчайший грохот, пламя и пену. Пожарные автомобили 50-х годов яростно рдели на кипевшем свету. Маленькие пони носят соломенные шляпы, обычно с красными лентами. Но у маленьких пони растут большие уши и в соломенных шляпах для них прорезают специальные отверстия. Чтоб торчали... Темная соль покрывала веки Бенедикт. В каждой ее крупинке, как в шаре, брезжило изображение порта, домов, ветра и черепичного иероглифа, значение которого было известно только Оливье Деверу.

Подобно колесу, мы возвращались из странной поездки. Возвращенье произошло за миг до падения ведьмы на пол холла музея современных искусств. Поэзия здесь безразлична к собственному существованию. Я мог только догадываться, что причиной падения ведьмы послужили мы ? точно так же, сухим листом, со скоростью 150 км в час стремительно ввинчивались из Кассиса, минуя Мазарг, в Марсель. Ведя автомобиль, составленный из зноя, бензиновой коры, грохота, изогнутых сквозняков, Стефан Беррар, по всей вероятности, нарушил какие-то главные воздушные нити управления пространством; привычный порядок вещей в мановение расползся, словно надрезанный бритвой свитер. Вдали, в жасмине и светляках спал туманный от собственного дыхания Толстый. Над ним грезила, еще не отворившая по юности глаз, безымянная звезда. Она напоминала Бенедикт. От Толстого шло тепло греческих диалогов, чьи действующие лица крохотными фигурками обыкновенно копошатся в складках учительского пиджака. Асфальт твердел на глазах. Лариса Барахтина таяла в виртуальных мирах львов и великого Соренко.

Но повторим. Еще раз увидим как ? мимо La Maison de Vin.

Мы услышим, как Иван Миньо с неожиданной силой внезапно выговаривает: "кому он нужен, ваш арбуз!.." И тут же ? (на вопрос, почему он завел двух козлов) ? "ах, слишком слишком быстро растет трава... Косить ? нет времени. Козлы ее жрут, как нанятые!" В Петербургском аэропорту Соснора пристально глядит таможенникам в глаза и, едва заметно пожимая плечами, проходит мимо ? он летит в Марсель без ничего. Книга "Николай 1", грохоча ржавой жестью северных равнин, летит вслед, срезая листву случайных платанов.

К тому времени Жюльен Блэн уже закончил одну из своих кратчайших бесед с г-ном Тубоном (при желании мы прочтем по бумаге: министр культуры Франции). Наползает неотчетливая видеозапись: Жюльен кладет у ног теннисную ракетку, отирает лицо полотенцем, произносит: "К сожалению, друг мой, я не в силах разделить с вами счастье присутствовать на суаре в честь открытия нашего прекрасного музея! Увы, я не могу этого сделать по той причине, что у меня назначен обед с поэтами!"

Поэты ждут, бродят по жопу в мелких горных цветах. Считают франки, дни и пальцы на руках друг у друга.

Таких обедов было столько же, сколько положила нам дней судьба в Марселе. Дней было ? четыре. Судьбы несколько больше. В поздних свидетельствах желающий сможет без усилий прочесть, что их было безмерно больше. Что они начали свой счет 26 веков назад. Докатившись до нашего рождения, ничего из нас не утратив.

Что ты там делал, Аркадий Драгомощенко? Я? Я делал многое, но больше того не делал. Я наблюдал как мои глаза путешествуют из ночи в рассвет, как по границам зрения гаснут костры арабов и вновь просыпаются красные зеркала крыш. Утром, ты сворачивал с Канебьер налево, в сторону Капуцинов, туда, где в квартале оружейных лавок брал: креветок, чеснок, маслины, fromage de chevre, вино. Да. Это правда. Но не путать Pastis с Cassis'ом. Вино Кассиса превосходит известные. Пастис ? наука бешенства. Всего капля воды, и его прозрачные горькие глубины заволакивает пелена смуты, детства, простуды. Не любовь, Картезий, но восхищение... Поэты считают не только пальцы на руках и ногах, но и строки. Скорее их счет ? это чтение. Про отсчет/чтения ? другие. Мне нравилось. Я сидел за порогом зала, над головой летели, искрившиеся средиземноморской тьмой, птицы и выстиранное белье билось на веревках, как прибой на кривых камнях. Распев Сосноры роднил кочевников вод с номадами песков. Надламывая по лучу, вела вдоль нас свою звезду Ольга Флоренская. Мы разворачивали огромные холсты и расстилали их по земле перед Фредерик Гета Ливиани.

На холстах беглые тени притворялись письмом, но и по вере нашей ? им становились.

Аркадий Драгомощенко

4

ПРОТЯЖЕННОСТЬ

ОСЕННИХ

ВЫСТАВОК

1.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза