Имя рек. 40 причин поспорить о главном

Начинается всё с птиц, которые прилетают и сходят с ума.

Они поют так, словно лесной администратор платит им гонорар в десятикратном размере.

За год подзабываешь о том, что славить величие мира можно просто так, от восторга.

Я всё думаю: если весной такой восторг переполняет соловья – что же тогда происходит с лесными жителями покрупнее?

Какой комок очарованности миром и влюблённости в мир подступает к горлу лося?

Что там в груди у медведя? Ликование рвётся наружу из его могучего тела, ему хочется разодрать тельняшку – а там бурая душа нараспашку.

А что в сердце у крота? У выхухоли? У енота? Какими влюблёнными глазами все они глядят в майскую, в июньскую ночь?

…а потом прилетает первый комар.

Всякий раз я встречаю его в лесу, и даже настигаю медленным пальцем: он садится мне на руку, как ордынский лазутчик, за которым готова прийти Орда.

Я жду секунду, и потом, прицелившись указательным, давлю его.

Воровато оглянувшись по сторонам, спешу домой, втайне уверенный, что раз я убил первого, то и остальные не прилетят. Они же не знают дороги, им никто не сообщил.

Но на другой день комаров уже десять. На второй – сто. На третий – сто сорок миллионов.

Они вшибаются в нас с размаху, как будто являют собой самую отдельную, самую злую, самую бессмысленную соцсеть.

Мы пройдём и через это, мы сумеем.

Есть ли смысл переживать хоть о чём-то, раз всё предначертано?

Нет такого смысла.

Зимой мы вновь застанем зиму. Я возьму топор и пойду сделаю в реке прорубь.

На другой день моя собака уже знает, где эта прорубь, и, едва я её выпущу со двора, торопится туда пить. Прорубь за ночь становится меньше. Это так удивляет меня: «Надо же», – думаю я. «Меньше», – думаю я.

Весной мы вновь застанем весну.

Я надену сапоги и пойду учиться ходить на улицу.

Если вы никогда не были в космосе полгода, и не возвращались потом на землю, с раскоординированным вестюбулярным аппаратом, – это ничего, вам просто надо весной к нам в деревню.

В сапогах вы сделаете шаг за порог – и сразу поймёте, что вас ничего не держит, но, напротив, грязь зовёт вас к себе, всем телом, всем лицом, всем существом вы должны приникнуть к ней.

И от воздуха кружится голова. Как будто весь воздух планеты Земля съехался ко мне в деревню на симпозиум.

Летом я застану первого комара в лесу – счастливый тем, что земля подсохла, и лес полон необычайных цветущих сил.

А комар… ну, что комар…

Здравствуй, брат комар. Лети себе. Приводи с собой всю семью.

Неожиданная встреча в лесу

По утрам они встают в обратной последовательности.

Сначала самая младшая, дочка. В семь утра.

Она прибегает ко мне в комнату и забирается под одеяло.

Тоненькая, будто какой-то водяной зверёк, снявший свою шкурку просушиться.

На сегодняшний день у неё самый сложный в семье характер, она воплощённая женщина, – и такой стала уже примерно с годика.

Всякое сделанное ей предложение она на всякий случай отклоняет – и смотрит на результат.

Сейчас мы полежим с ней минут десять, и начнётся.

«Будешь макароны?» – «Нет, я же не люблю макаронки». – «Ты же вчера ела?» – «Нет, не люблю».

«Пойдём гулять?» – «Нет, я поиграю ещё пять минуточек». – «Ты же хотела гулять, я собрался». – «Пап, ну пять минуточек! Буквально пять минуточек».

Если вдруг чуть повысишь на неё голос, в ход идёт безотказное: «Пап, ты что, меня не любишь?»

«Конечно, люблю».

«Почему ты тогда хочешь, чтоб я заплакала? – и далее, гениальное: – Ты же сам этого добиваешься!»

Недавно вечером мама, моя жена, спросила у неё: «Что ж ты такая вредная, миленькая моя дочка?»

«Ох, мам, и сама не знаю», – ответила она откровенно и по-взрослому.

Поэтому с ней надо быть ровным, как линейка, и железным, как железяка.

Собственно, мы со всеми детьми такие, но с этой уж точно не расслабишься.

Весь её дневной распорядок должен быть расписан по минутам и высочайше утверждён: никаких послаблений.

Завтрак, прогулка, дневной сон, обед, занятия и так далее: она должна знать, что так было всегда, и всё это неизменно, как восход солнца и обожание родителей.

Но всё равно она ежедневно, ежечасно, а порой ежеминутно находит поводы, чтоб провести те или иные эксперименты, дабы сломать сложившийся порядок вещей.

«Пап, зачем краски, я не хочу рисовать. Я хочу лепить, давай пластилин».

Причём, как вы уже догадались, если достать пластилин – будет то же самое, но ровно наоборот.

Иногда, задумавшись о постороннем или не найдя в себе сил на проявление свинцовой силы характера, вдруг дашь послабление – «На́, на́ тебе пластилин…» – и сразу видишь мгновенно вспыхивающий огонёк женского удовольствия: «…смогла! Я смогла!»

Зачем девочки, девушки, женщины, и даже, как я недавно стал замечать, бабушки это делают, – мне не понять.

Но всякий мужчина должен смириться с тем, что однажды испытает нечто подобное на себе.

Или не однажды.