– Ну, разумеется, мы привыкли думать только о себе, о своих болячках, о своих удобствах. Если мы кого-то мучаем, мы об этом не задумываемся, если же нас чуть-чуть против шерсти – мы уже кричим: насилие, разбой, караул… Ты как хочешь, твоя жизнь – это твоя жизнь, но я оставаться в этом дерьме не намерен, – сказал он просто, почти бесцветно; первая острота прошла, и Николай сейчас боялся смотреть на Аленку, ему изменила выдержка. За несколько минут Аленка словно постарела, резкие складки залегли возле губ, голос звучал тускло; Николай видел, что каждое его слово причиняло ей почти физическую боль, и он, резко повернувшись, почти бросился к двери.
– Подожди, – попросила она, и он, опустив голову, остановился. – Я не хочу, чтобы ты так уходил…
– Я переберусь в общежитие, к ребятам, – сказал он. – Завтра заберу вещи…
– Коля… что мне делать? – спросила она, слепо и неотрывно глядя ему в глаза. – Я люблю его, я ничего не могу изменить. Я все, что могла, делала, боролась с собой… Понимаешь, я люблю его, я не могу без него… понимаешь, не могу?
– Не понимаю, – как-то чуждо и холодно отозвался Николай. – Вернее, может быть, я бы и понял тебя, скажи ты Брюханову, но так…
– Я знала, что мне все придется пройти… все оттягивала, но теперь я хочу, чтобы ты выслушал меня… Именно ты, Брюханов меня легче поймет, легче простит… Он, пожалуй, уже все… почти все знает… но ты, ты…
– Одумайся, Аленка, я не хочу ничего больше слышать, – его передернуло от жалости к ней, что-то метнулось у него перед глазами, что-то из прошлого, какая-то смятая, полузабытая тень, искаженное в крике лицо матери, и чувство собственного одиночества в этом мире охватило его; никто здесь не понимает друг друга, с отчаянием подумал он, никто никого не слышит, кричи не кричи. Я не понимаю, что она говорит, и никогда не пойму, и, однако, мы почему-то нужны друг другу, ей зачем-то нужно, чтобы я понял. А зачем? Что она говорит, подумал он, видя ее шевелящиеся губы, огромные темные зрачки и пугаясь. Он не слышал, ничего не слышал, теперь он ясно вспомнил голодную весну, когда они с Егоркой отправились в лес, на озеро, и настреляли уток, а потом умерла бабушка Авдотья, и мать послала их с Егоркой наготовить дров, а он вдруг ослеп; он ничего совершенно не видел, и тогда впервые ужас перед смертью охватил его. Он и сейчас мучительно весь передернулся, это было невыносимо… Он беспомощно глядел на Аленку, шевелившую губами, и ничего не слышал…
– Коля, что с тобой? Коля, Коля! – закричала Аленка, бросаясь к нему и обхватывая его за плечи; она что-то лихорадочно говорила, трясла его, дала ему выпить воды.
Увидев, что она бросилась к телефону, он отрицательно замотал головой, и весь мир звуков, огромный и такой необходимый, прорвав какой-то заслон, обрушился на него, и он замер от счастья, от боязни его вновь потерять. Первым делом он услышал шум листвы под ветром и покосился на полуоткрытую форточку, затем до него дошло слабое потрескивание лампочки под потолком, очевидно, она вот-вот должна была перегореть.
– Ну что, Коля? Да скажи хоть что-нибудь, – решилась наконец нарушить испуганное молчание Аленка.
– Я ничего не слышал… все как под ватным колпаком…
– Как ты меня напугал, ну, слава богу, это бывает, тебе надо лечь, Коля…
– Ладно, Аленка, все прошло, будет об этом, – попросил он. – Со мной мы все решили. Я давно хотел, мне там будет удобнее, ближе к ребятам, к лаборатории.
– Ну хорошо, Коля, как хочешь делай, как тебе лучше, – ее голос звучал удручающе ровно, и это говорило о том, что для нее уже тоже все решено. – Пойми, это не каприз… и не распутство, как ты думаешь. Так распорядилась жизнь… Брюханов прекрасный человек, чистый, честный, я знаю, что я его не стою… я готова стать перед ним на колени… Но понимаешь, Коля, он слишком сильный… Я ничего не могу прибавить к его силе, ничего не могу ему дать, я бесполезна для него…
– Какая чушь… Он же тебя любит… Он тебя человеком сделал! – опять не удержался Николай. – Образование дал, ты хотя бы об этом подумала!
– Да, сделал, сделал, разве я не знаю! – Аленка еще больше выпрямилась, вся она сейчас была как натянутая струна. – Любит… знаю, любит… Но мне-то этого мало, мне-то нужно близкому человеку полезной быть, до его высоты тянуться… А он не пускает туда никого. Он гордый, он со всем справляется один. И получается: он отдельно, и я отдельно, и только по вечерам, по ночам вместе, а мне этого мало…
– Ну, и почему ты не можешь сказать Брюханову, как мне сейчас? Он же умный, все поймет, он все для тебя сделает.
– Поздно, Коля, сейчас это уже ничего не изменит…
– А почему ты думаешь, что здесь будет иначе? Ты ведь так мало его знаешь.
– Ты его видел? – осторожно спросила Аленка.
– Ну, допустим, не видел. Разве это что-то меняет? Совершенно чужой, незнакомый тебе человек…
– Какой ты смешной, Коля… Он врач, мы работали вместе. Он, он хороший… он тебе понравится.
– Никогда! И не вздумай меня с ним знакомить. Подожди, он тебя обдерет как липку и бросит. Ты еще не знаешь, какие по этой части артисты бывают…