Имя твое

Часам к десяти он проделал уже добрую треть пути, и в Дубянском, небольшом местечке, правда, за последние годы начавшем разрастаться из-за нового кирпичного завода, зашел в чайную, взял в буфете порцию кильки с ломтиком соленого огурца сбоку и стакан перцовки. Буфетчица, молодящаяся женщина лет пятидесяти, хорошо знавшая его (впрочем, его знали везде в районе), спросила:

– Может, яишенку-то, Захар Тарасыч, а? Яички-то свежие сегодня подбросили, так и светятся.

– Спасибо, Катерина, не надо, – сказал Захар. – Это я так, идти еще порядком, вот, гляди, ноги и повеселее понесут. Хлебца-то дай…

Нарезав хлеба, буфетчица положила его на тарелку, вышла из-за стойки. В чайной никого не было в этот час, и она попросту, по-домашнему подсела к Захару.

– Может, выпьешь со мной, Катерина? – предложил Захар, отмечая про себя уже начинавшую усыхать шею буфетчицы.

– Ну что ты, Захар Тарасыч, – сказала буфетчица. – И раньше-то не пила, а тут сердце хватает, доктора говорят – покой да покой… а… Далеко ли собрался, Захар Тарасыч?

– В Раменку, дом там перебирают, вот и попросила родня помочь.

– Хорошо ныне люди стали жить, – вслух подумала буфетчица. – Все подряд строятся, все под шифер да железо. Первые-то годы после войны вспомнишь…

– А чего их вспоминать-то? – Захар кивнул буфетчице, поднял стакан. – Чего их вспоминать? – переспросил он, рассматривая янтарную жидкость и хмурясь.

– Обидно, – сказала буфетчица. – Надрывались, надрывались… Сейчас вон мужики уже самогонку не хотят, подай им московскую… денежные все стали.

Захар не спеша, без перерыва, опорожнял стакан, задумчиво пожевал кильку. Перцовка, выпитая сразу, словно для того, чтобы притушить какую-то непроходящую горечь внутри, почувствовалась немедленно; приятно отяжелели руки, но голова оставалась ясной; да, думал он, теперь живут хорошо, сытно, заплывают потихоньку салом и от этого недалеко наперед видят. С жирной душой далеко не ушагаешь, она ветра боится. Катерина правильно рассуждает, надрывались, три шкуры с себя драли, а жить вот досталось другим, вот этим, под шифером да железом. Ну и пусть живут, так оно и положено, думал Захар, закуривая.

– Слышь, Захар Тарасыч, – опять заговорила буфетчица, – тут такое дело… По радио только перед тобой-то, Захар Тарасыч, толковали, вроде опять в космос этот полетели…

– Не первый раз, – выдохнул Захар дым из себя. – Человек, он такой, на земле ему теперь стало тесно.

– Летают, летают, – удивилась буфетчица. – Эк, не сидится человеку, страсть! Что-то много говорили, а я как раз яички-то принимать стала…

– Мало ли всякого на свете., – отмахнулся Захар. – Нам-то с тобой это дело, может, и не понять. Отчего он, человек, в такие выси забирается? От страха, что ли? Земля-то вон кругом, делов на ней не оберешься, а их черт там носит. Это знаешь какая деньга-то сгорает? Э-э! Я вот тоже так, подумаю-подумаю, да и махну рукой: где уж понять на старости лет. Ну, спасибо тебе, Катерина, пойду…