Имя твое – номер

Токарь походил на программиста, когда внимательно рассматривал на мониторе таблицы нескольких разделов, собственно, цифровую копию его крохотной платы, вмонтированную в один из блоков питания. Он действительно читал данные, точнее, изучал навигацию, выискивая свой почерк, не подделал ли кто его ноу-хау. Не играющие роли символы в БИОСе этой платы походили на вольности программистов в крупных компаниях, оставляющих зашифрованные послания в закрытом коде операционной системы или программы. Он нашел то, что искал, и то, что, по его глубокому убеждению, не могли заметить хакеры или "копировальщики". Просто при копировании эта часть кода разрушала сам код и программу наподобие вируса. Левкоев нашел свою запись, собственно название своего изделия – "False Runtime", что в переводе с английского буквально значило "Фальшивый прогон". И идентификационный номер "лжеца". Это был первый номер, первое изделие. Вихляев пользовался номером пять. Первый не достался никому. Потому что, на взгляд Токаря, работал первый нестабильно и был смонтирован в неновой уже батарее, залит эпоксидной смолой.

– Вихляй выпросил первого "лжеца" для своего друга. Сказал, его Костей зовут.

Романов кивнул:

– Это я.

Левкоев продолжил рассеянно:

– Не могу понять, почему аккумулятор до сих пор работает. У него ресурс давно вышел. Думаю, зарядки хватает на пару минут разговора, минут десять-пятнадцать проработает в фоновом режиме.

– Приблизительно так.

– Пару месяцев назад Вихляй об этом же говорил. Я как увидел "А-35" у него в руках, сразу закричал: "Мне шесть лет черти в погонах снились". Ладно бы я там нагрел сотовую компанию хоть на копейку. А как объяснишь, что ты просто художник? В общем, "лжец" Вихляя крякнул. Номера в опции "свой номер" начал сбрасывать. Что ни набираешь, он на цифру 200 сбрасывает. Раньше ему такая штука для работы нужна была. Короче, ничего я исправлять не стал. Его "лжец", как и твой, и минуты в рабочем режиме не проработает. Он говорит: "Ладно, буду как память хранить". Так чем я могу помочь?

– Слышал что-нибудь о системе слежения "Обсервер"?

– Не помню, что заглядывал в него. Но краем уха – да, слышал.

– "Обсервер" в моей машине. Можно загнать ее в гараж?

Токарь указал рукой место возле стены с неприметной дверью, ведущей в капитальный гараж, примыкающий к ангару.

– Вещь громоздкая? – спросил Токарь. – На что похожа?

– На миномет с треногой. Плюс несколько коробок...

– С минами. Я догадался.

Токарь первым вышел из конторки и направился к воротам. Открыв их, пропустил Романова. Когда его "БМВ" въехал в гараж и остановился напротив двери, Токарь присоединился к нему, помог перенести массивный фанерный ящик с "Обсервером" и детекторы, упакованные в фирменные коробки.

Пока Романов оглядывался в новом помещении, Левкоев распаковал ящики, распознав в содержимом видеокамеру, тепловизор, устройство улучшения изображения, одобрительно покивал на моток отличного кабеля, принялся изучать инструкции. На первом же предложении запнулся:

– Почему инструкции на русском языке?

– Оборудование российского производства, – просто объяснил Романов.

– Это оборудование уже нельзя назвать специальным. Оно, можно сказать, широкого применения. Его нужно модернизировать?

Романов покачал головой, сел на капот старенького "Рено", еще раз огляделся в гараже и пришел к выводу, что крыша и капот этого разухабистого "Рено" – площадки для местных стриптизерш, фанатеющих от натруженных рук и изголодавшихся ртов специалистов по установке хрюкалок, квакалок, мигалок. Пять или шесть стульев, объединенных металлическим швеллером, – либо ряд в партере, либо стулья напротив барной стойки. Цветомузыку тщетно пытались спрятать за шторой, и уже совсем не замаскирован приличный музыкальный центр, "вытягивающий" ватт на сто пятьдесят.

Токарь перехватил взгляд гостя и равнодушно пожал плечами: да, ты прав, ты все увидел, разгадал, а что дальше? Хмыкнул:

– Я тут дольше десяти вечера не задерживаюсь. Я не старый, просто это не мое. Мне хреново не от водки и ершей, которые тут называют коктейлями. Меня мутит от музыки. По молодости лет я мечтал о музыкальной колонке с огромными динамиками, о басовом монстре. Сейчас в музыке басов не осталось. Есть сабфувер – этакая силиконовая титька. Где там чистый бас? Так, стонущие буфера. Порой мне хочется просто набухаться – без музыки, вдвоем, втроем, молча, вполголоса помурлыкать про музыканта и его сюртук. Я могу выжрать втрое больше, чем раньше, но разве это бухалово? Сгинуло не поколение, сгинул настрой. Сгинула обстановка, боязнь какого-то таинства. Исчез запах подвалов, подъездов, чердаков, где тискали и уламывали телок, изобретали запрещенное. Сейчас запрещенное никто не запрещает. Нет, я не старый, не брюзга. Даже когда я пьяный, я отвечу "нет" на предложение потрахать телку у ее же отполированного шеста. Я что-то в памяти хочу оставить. А так я не запомню ее лица, лишь блеск ее шеста, словно я держался за такую же, как шест, блестящую спинку своей кровати и онанировал. Так зачем ты пришел?