Имя твое

Аленка поцеловала заигравшуюся девочку, стянула потуже волосы (очень ломило виски), захватила с собой кое-какие лекарства, бросила в сумку несколько лимонов и яблок и, не сказываясь Тимофеевне, все так же намеренно увлеченно рассуждавшей с котом о превратностях жизни, о вечной занятости хозяев, которым и жить-то по-людски некогда, вышла на улицу. Она была точно в какой-то горячке, не разрешала себе даже в мыслях оглянуться назад, и только оказавшись перед нужной ей дверью с белевшим на ней номером «41», задержала дыхание, подумав, что, на ее счастье, Хатунцева, может быть, еще не окажется дома, и так же стремительно, не давая себе опомниться, нажала кнопку звонка.

Эти секунды показались ей бесконечными, и она уже хотела повернуться и убежать без оглядки, как вдруг послышались шаги и дверь распахнулась. Она увидела Хатунцева, вернее, в первую очередь она увидела его глаза, от изумления мальчишески яркие.

— Я к вам, Игорь Степанович, навестить, — сказала Аленка, чувствуя, как ее враз оставило напряжение; слова лились легко и свободно, господи, все было отлично, она видела его. — Узнала, что вы больны… Можно мне войти?

— Да, да, пожалуйста, только извините, я в таком виде, — он быстро провел рукой по пижаме. — Прошу вас сюда, в эту комнату, я сейчас оденусь… Простите.

— Зачем это? Ложитесь в постель, — приказала она. — Вы же вон как похудели… Я вам яблоки принесла и лимоны.

Она достала из сумки лимоны и три больших краснобоких яблока и положила на стол, заваленный какими-то книгами, бумагами, таблицами, она с любопытством обежала глазами вокруг, в полуоткрытую дверь другой комнаты виднелся край большого, с гнутыми ножками, дивана, над ним портрет женщины с высоко заколотыми волосами и с нежной застенчивостью в улыбке.

— Садитесь, Елена Захаровна, спасибо за яблоки, — сказал Хатунцев, почему-то очень высокий и нелепый в своей пижаме. — Сейчас чаю заварю, будем с вами чай пить. Или вы, может быть, хотите молока? У меня молоко есть.

— Не хочу, Игорь Степанович, — сказала Аленка. — Это ваша мать?

— Мама. — Хатунцев стоял, прислонившись плечом к старинному, красного дерева, платяному шкафу с давно стершимся лаком. — Это вскоре после свадьбы, почти тридцать лет назад… Зачем… зачем вы пришли? — спросил он внезапно и быстро, и лицо у него вспыхнуло, затем так же мгновенно стало бледнеть.

— Я пришла потому, что вы больны, — так же быстро ответила она, не опуская глаз. — Зачем вы послушались людей, они вас не стоят. Зачем вы ушли из клиники? Уйти должна я.

— Я вас люблю, — сказал он зло, и она вначале не поняла его слов, беспомощно метнулась взглядом по его лицу, затем в глаза ей бросилась его открытая, по-мальчишески худая, беззащитная шея; она растерянно отступила, она не знала его таким, резкость его движений была ей незнакома; сама сдержанность, респектабельность, он был сейчас не стрижен, не брит, светлая щетина покрывала его щеки и подбородок. — Я люблю вас, я не могу без вас, — повторил он упрямо. — Вы это знаете… и вы любите меня, этого нельзя скрыть… Зачем же мучить друг друга? Ну, я уеду, совсем уеду… не могу больше, я не знаю, что я сделаю… я ненавижу вас… я ничего не могу с собой сделать…

— Что вы, Игорь? — прошептала она, пытаясь остановить, оттолкнуть его, но он легко, словно что то невесомое, притянул ее к себе, и она, неотрывно, точно узнавая, глядя в лицо ему и отдаваясь во власть его рук все стремительней, все так же не слышала его слов; сильные незнакомые руки, приобретшие вдруг такую непререкаемую власть над ней, окружили ее всю, без остатка, и солнечный, зеленый мрак плеснулся в ней от взрыва бесстыдного, откровенного наслаждения. Теперь она сама тянулась к молодым, ярким губам и целовала их, и прямо перед нею сияли сумасшедшие, счастливые, незнакомые глаза.

Прошел час или больше, ни Хатунцев, ни Аленка этого не заметили. Кто-то позвонил в дверь, звонок она услышала словно в полусне, неясно, отдаленно.

— Пусть, это, верно, сосед. — Хатунцев бездумно глядел вверх.

— Ну вот, значит, три яблока, — сказала Аленка. — А у Евы было одно… Что ж дальше?

— Не знаю, — счастливым голосом отозвался он. — Я только знаю, теперь исполнится все, что я захочу. Во-первых, я тебя больше отсюда никогда не выпущу…

Она улыбнулась.

— Во-вторых, ты не представляешь, какая ты в самом деле. Мы поженимся…

— Игорь, не надо, я прошу… давай ничего не будем загадывать.

— Послушай, Лена, ведь мы могли никогда не встретиться… Случилась самая большая справедливость, мы с тобой встретились…

— Не гляди на меня так, — попросила Аленка. — Мне совестно…

Он откинулся на подушку, счастливо засмеялся.

— А ты не думаешь, что нам придется уехать из Холмска? — сказала она, пытаясь, пригладить у него на груди короткие, жесткие и очень светлые волосы. — Боже мой, какой ты волосатый, — добавила она без всякой связи.

— Потому что счастливый… Видишь, самая верная в мире примета, — гордо похвастался он.

— Какой ты еще мальчишка, — с каким-то осуждением удивилась она и стала смотреть на вздрагивающее солнечное пятно на потолке.