Имя - уже знамение (СИ)

- Муж мой, а почему это я не могу то теперь сама то ездить за рулем, а? Беременность - это не болезнь то, - традиционно схватив ментальную сковородку, произносит Неждана.

- Да, любимая, беременность - не болезнь. Но ты не будешь ездить за рулем. Не будешь, потому я так сказал. Состояние твоей нервной системы на фоне гормональной перестройки слишком нестабильное. Не хочу в своей жизни очередных граблей. Нежа, ты носишь нашего ребёнка. Теперь ты сама себе не принадлежишь. Я несу ответственность за тебя и нашего малыша. Ваша безопасность - это зона моей ответственности. Будешь перечить, отвезу тебя в деревню и оставлю там до родов. Поняла меня, мамочка?! Все, Неждана, вот на этом месте твои "нехочухи и хочухи" закончились. Ротик свой закрывай, зайчишка - моя, и делай то, что муж твой тебе говорит…

Эпилог

Моя акварельная картина. Я в мареве счастья летнего полдня.

Все вокруг меня искрится и переливается счастьем: солнечный свет, жар марева, звуки, цвета, тени.

Счастливый мир вокруг меня наполнен какофоние звуков: пение, постукивание, стрекотание, жужжание, движение, шорохи, шебуршание, хруст, колыхание.

Потоки воздуха, обволакивающие меня, дышат запахами.

Мой беременный нос различает массу оттенков от терпко-горького полынного до нежного-тонкого василькового.

Сейчас в моей индивидуальной модальности восприятия задействованы не пять основных способов, а значительно больше.

Я не только вижу, слышу, чувствую, нюхаю и даже пробую этот мир на вкус. Нет, я ощущаю счастье мира каждым атомом своего организма, трансформируя его в свое личное представление, в свою личную модель моего безбрежно-безграничного счастья.

И я пишу это свое личное счастье. Пишу его с летним жарким полднем, с маревом поднимающимся от земли, с васильковым полем, где сижу я - абсолютно счастливая, потому что любимая и любящая.

Себя в своём счастье я рисую со спины в белом платье и огромной белой шляпе, сидящей за этюдником на моем любимом васильковом поле. Впереди меня бегает и резвится моё счастье - мои дети - пятилетняя Вера, трёхлетняя Надежда и полуторагодовалый Николай. Внутри меня бултыхается и толкается моя пятимесячная Любовь.

Смотрю на картину своего счастья, написанную собой, и вспоминаю себя семь лет назад, когда я, бросив и свою стажировку, и свой проект, сломя голову понеслась спасать свое счастье.

Боясь от собственной неугомонности и импульсивности, порвать тонкие внутренние связи и рассыпаться на пазлы противоречий, я нуждалась в духовно-моральной подпитке. Её мне мог дать только родительский дом - место моей силы.

Мой неожиданный приезд и моя фраза "выхожу замуж" странным образом отразились на моих родных. Все сделали вид, что ничего не произошло.

Ни родители, ни братья, ни их жены не стали меня расспрашивать, поучать, советовать, приводить примеры и аргументы.

Месяц, проведённый мной в семье, родные говорили о чем угодно, кроме как о моем приезде и моем замужестве.

В один из вечеров, проходя мимо родительской спальни, я услышала разговор отца с мамкой.

- Дана, я запрещаю тебе то забивать нашей дочери голову то чушью всякой и сбивать ее то с пути, - раздражённо говорит батька.

- Пауль, ничего то плохого я Нежке и не собиралась то сказать. Ничего нет предосудительного то в материнском совете, что нужно жить то не только чувствами, но и разумом то. И кстати, Филипп то этот нормальный парень. Выйдя за него то замуж, у Нежки началась бы другая то жизнь. Она бы стала то парижанкой.

- Па-рижан-ка! Обалдеть то просто, - с сарказмом произносит отец. - Не богу то свечка, ни черту то кочерга.

- Знаешь, муж мой то дорогой, если бы не твоя то упертость, мы бы ещё в 90-х годах могли то уехать в Германию. И жили бы как нормальные то люди.