Император из стали

— Ну как вы там? — вопросом встретил британских товарищей в купе поезда, следующего в Марсель, солидный мужчина с аристократическими тонкими чертами лица в традиционном для начала ХХ века длинном пальто, сюртуке и шляпе-котелке. Он еще не успел раздеться, занимаясь своим безразмерным саквояжем. Его спутник, больше, похожий на полицейского бультерьера, с почти прямым пробором и квадратным подбородком, цепкими, прищуренными глазами и мясистым носом неопределенной формы, одетый в шерстяную костюм-тройку ужасной попугайной расцветки, — коричневые брюки и пиджак с желтой жилеткой — уже вольготно устроился у окна, вытянув ноги так, что сесть напротив него было уже совершенно невозможно.

— Беатрис была, как всегда, великолепна, — располагаясь в кресле и опасливо скользнув взглядом по незнакомцу, сообщил Джеймс Рамсей Макдональдс. — Джон, у леди появились вопросы, которые было бы неплохо обсудить…

Перехватив его тревожный взгляд, Джон Лесли Уркварт щелкнул замками саквояжа, одним движением загнал его под кресло и бухнулся с размаху на плюшевое сиденье, успев по дороге сдернуть с головы котелок и небрежно бросить его на столик.

— Это мой друг и деловой партнёр, Герберт Кларк Гувер (*), — отрекомендовал он попутчика.

Тот, услышав свое имя, слегка наклонил голову, не отрывая глаз от воздушной фигуры англичанки.

— Он представляет наших американских товарищей, работает в Китае, посвящен во все детали нашей миссии в России и горячо её поддерживает, — продолжал Джон.

— Тогда первый вопрос, — взяла слово Беатрис, садясь на своё место и стараясь не обращать внимание на цепкий, раздевающий её взгляд американца, — зачем нам вообще нужен этот ничего не значащий кружок плехановских маргиналов, если у нас уже налажены хорошие партнерские отношения с социал-революционерами?

— Ну хотя бы затем, — вальяжно произнес Гувер, — чтобы не складывать все яйца в одну корзину.

— К тому же, — согласно кивнул Уркварт, — эсеры, как их не украшай и не героизируй, всё равно останутся бандой наемных убийц, опирающихся на самую темную и люмпенизированную часть населения. А Плеханов и Ульянов — это интеллектуалы, мыслители, которые легко смогут обосновать коктейль из самых необычных идей…

— Одну из которых мы как раз им и подкинули, — кивнул головой Джеймс..

— Честно говоря, я была уверена, что Волдемар не согласится, — покачала головой Беатрис. — Всё-таки пролетариат, который, по Марксу, вообще не имеет Родины, никак не монтируется с правом наций на самоопределение.

— Вот именно для этого и нужны такие теоретики, как Ульянов, — перебил ее Уркварт, — которые легко смогут совместить несовместимое и превратить теорию в эффективную революционную практику. … Россия — это слишком большой слон, чтобы съесть его за один присест. Но если заставить одну часть русского народа, например, малороссов поверить, что они колонизированы и угнетены другой его частью — великороссами, то возникнет разлом, по линии которого мы — англосаксы — ещё не одно столетие будем откалывать от России окраины и поедать этого слона небольшими кусочками, независимо от того, кто там будет у власти — царь, капиталисты или социалисты…

— Но Плеханов и Ульянов не просто социалисты. Они — марксисты, — опять покачала головой Беатрис, — они считают, что угнетатели — не расы и нации, а наднациональные классы феодалов и капиталистов…

— Это их проблема, — грубо оборвал англичанку американец, — как и что считать, но если захотят, чтобы их поддерживала демократическая прогрессивная общественность, они должны сначала говорить о праве наций на самоопределение и только потом — про завиральные идеи господина Маркса..

— Про право на самоопределение наций, входящих в состав Российской империи, — уточнил, подняв указательный палец, Уркварт.

— Ну да, конечно, — фыркнул Гувер, отвернувшись к окну.

— Не воротите нос, Герберт, — усмехнулся англичанин, — мы прекрасно помним, чьей колонией вы были, как и то, что из себя представляет американская нация. В первую очередь в ваших интересах, чтобы идеи, навязываемые России, ни в коем случае не переползли её границы. Если они доедут до ваших штатов, вам там станет мало места из-за племён сиу, шайенов и апачи, желающих самоопределиться.

Гувер кивнул, не поворачивая головы, а Уркварт продолжил, обращаясь уже к Беатрис:

— Понимаете, леди, у Ульянова и его соратников просто не будет другого выхода — революционная поляна в России изрядно вытоптана самыми разнообразными революционными движениями и партиями, и прежде всего — эсерами. Эсеров больше, они опытнее, их социальная база — многочисленнее… Помыкавшись в России по задним дворам немногочисленных заводов и фабрик, Ульянов и Ко поймут, что непаханным полем являются не столько пролетарии, сколько инородцы, которые уже составляют больше половины населения империи. Ну а мы им в этом поможем…

— И не только мы, — включился опять в разговор Гувер, — пруссаки и австрийцы, японцы и османы тоже не сидят сложа руки…