Император. Книги 1-5

Дом был наполнен ароматом горячего хлеба, и Помпей с удовольствием вдыхал его, проходя в сад в поисках своих девочек. После целого дня дебатов о продолжающемся восстании под руководством Митридата он чувствовал полный упадок сил. Ситуация напоминала бы фарс, не будь она столь отчаянной и жизненно важной. После целой недели докладов и споров сенат разрешил двум военачальникам отправиться с их легионами в Грецию. Насколько понял Помпей выбор пал на наименее способных и наименее амбициозных командиров из числа тех, кто находился в распоряжении сената. Все прекрасно знали, как следует действовать, но эти два сверхосторожных полководца слишком медленно продвигались в глубь страны, не желая подвергать себя ни малейшему риску. Они усердно окружали небольшие поселения, в случае необходимости осуществляли правильную осаду и, совершенно не спеша, двигались дальше. Помпею хотелось плеваться.

Он был не прочь возглавить один из легионов лично, но как только имя Помпея появилось в списке кандидатов, сулланцы встали на дыбы и намертво заблокировали его назначение при голосовании. Их отчаянные усилия спасти свои карьеры за счет города выглядели просто омерзительно, но когда речь заходила о Помпее, они шли на все, чтобы не дать ему отличиться. Если бы он на деньги Красса занялся набором «добровольцев», то неминуемо был бы объявлен врагом республики еще до отплытия в Грецию. Меж тем день за днем поступали донесения о полном отсутствии серьезных успехов. Легионы до сих пор даже не обнаружили главных сил противника.

Чтобы снять напряжение, Помпей помассировал переносицу. В саду было прохладно, но ветерок не мог остудить разгоряченную гневом голову. Подумать только, тоги сенаторов расхватали мелкие шавки!.. Маленькие злобные собачонки безо всякого понятия о чести и славе. И эти лавочники правят Римом!..

Помпей медленно прогуливался меж деревьев, сцепив руки за спиной, глубоко задумавшись. Наконец он заметил, что напряжение долгого дня начинает отступать. В последние годы Помпей взял за правило отделять рабочий день от семейной жизни короткими прогулками в тихих садах. Освежившись, он присоединялся к семье за вечерней трапезой, смеялся, играл с дочерьми и до рассвета забывал об этом убогом сенате.

Он едва не прошел мимо младшей дочери, лежавшей лицом вниз в кустах возле стены. Заметив ее, Помпей постарался сдержать улыбку — сейчас девочка неожиданно выпрыгнет из своего укрытия, бросится к нему, обнимет. Ей нравилось появляться внезапно, когда отец приходил домой, и она звонко хохотала, когда он подпрыгивал, изображая испуг.

Помпей увидел кровь, запекшуюся на платье дочери темными пятнами, и губы его задрожали; душой начал овладевать холодный ужас, которому было невозможно сопротивляться.

— Лаура?.. Поднимайся, девочка, пойдем…

Кожа ее стала совершенно белой, и он мог разглядеть страшную рану на шее — там, где кончался воротник детского платья.

— Идем же, милая, ну, вставай… — прошептал Помпей.

Кто-то подбежал к ним и упал в сырую листву возле маленького тела.

Помпей долго гладил ее волосы, а солнце садилось, и тени в саду становились все длиннее. Он знал, что нужно звать на помощь, кричать, плакать, но не хотел оставлять дочь, даже на время, даже для того, чтобы позвать жену. Помпей вспоминал, как летом носил ее на руках, и она повторяла все его слова чистым звонким голоском. Когда у девочки резались зубки и она болела, отец сидел рядом с ее кроватью… и теперь он сидел с дочерью в последний раз, что-то нежно шепча и поправляя воротничок платья так, чтобы закрыть зияющую красную рану, которая была единственным ярким пятном на ее теле.

Потом он встал и на негнущихся ногах вошел в дом. Прошло немного времени, и тишину разорвал пронзительный женский крик.

ГЛАВА 26

Митридат всматривался в утренний туман, гадая, последует ли еще одна атака. Вздрогнув, он поплотнее завернулся в тяжелый плащ и сказал себе, что это всего лишь утренняя прохлада. И все же справиться с отчаянием было трудно.

Ночные налеты становились все более дерзкими, и в разваливающемся лагере уже почти никто больше не спал. Каждый вечер часовых назначали по жребию; избранные смотрели друг на друга покрасневшими от недосыпа глазами, пожимали плечами и уходили во тьму, как обреченные на смерть. Если они возвращались живыми, то некоторое время чувствовали себя уверенней — до тех пор, пока по кругу снова не пускали горшок с роковым жребием.

Очень часто люди не возвращались в лагерь. На каждой утренней перекличке недосчитывались сотен воинов. Митридат был уверен, что половина просто дезертирует, но лагерь, похоже, был окружен невидимыми врагами, которые могли безнаказанно поймать и убить каждого беглеца. Некоторых часовых находили с ранами от стрел, причем наконечники аккуратно вырезали из плоти, чтобы использовать снова. Казалось, совершенно не имеет значения, сколько человек одновременно стоит на посту или где они расположились: с каждым днем людей в лагерь возвращалось все меньше.