– Жив! – Поднявшись с колен, Ольга увидела своего секретаря. – Слава богу, жив! – Не сдержавшись, бросилась ему на грудь. – Жив, жив, жив!
Напряжение, испытываемое во время беседы с бандитом, схлынуло и обернулось слезами.
Макаров стоял неподвижно, будто вешалка для одежды. Впрочем, скорее, как статуя – мышцы его казались закаменевшими.
Потом он вздохнул и мягко отстранился:
– Простите, ваше высочество! – Выглядел он достаточно ошарашенным. Наверное, не ожидал от нее такого порыва… – Вам не причинили вреда?
– Нет! – Ольга, наконец, осмотрела помещение.
Тут не было ни кроватей, ни столов, ни стульев. В углу валялся обычный матрас. На нем секретарь и сидел, привалившись к стене спиной, когда Ольгу втолкнули в дверь.
Окна опять же отсутствовали.
Ольга почувствовала, как у нее слабеют ноги, и опустилась на матрас.
– Меня поначалу держали в несколько лучших условиях. Мебель была. И даже ванная.
Макаров остался стоять.
– Нас похитили в парке?
– Да. Простите, ваше высочество, за то, что не смог вас защитить. Вырубили гасильником, гады!
– Гасильник – это станнер? Парализатор?
– Да. Простите великодушно!
Ольга грустно улыбнулась:
– Что уж теперь… Но у меня появились весьма важные новости.
И она рассказала Дмитрию о своем разговоре с главным бандитом.
– Вот оно как… – Секретарь не удивился. – Его императорское величество предупреждал меня о такой возможности, когда инструктировал перед отлетом из дома. Он не ошибся.
– Да, он и мне о том же говорил. – Ольга постучала кулачком себя по лбу. – Это я во всем виновата! Взбрело в голову, видите ли, прогуляться по городу! Вот и прогулялись, на свою голову…
– Ладно вам… Мы оба оказались не на высоте. – Макаров наконец сдвинулся с места. – Знаете что… Вы пока отдохните, ваше высочество. А мне, пожалуй, надо немного подумать.
И он принялся ходить по комнате из угла в угол. Молча.
Ольгу же так и подмывало говорить.
Кажется, в просторечье это называется «словесный понос»…
Наконец, Макаров остановился перед матрасом и глянул на Ольгу. В глазах его читалось сомнение.
– Нас убьют, Дмитрий? – тут же спросила Ольга.
Секретарь коротко мотнул головой:
– Ваше высочество – вряд ли. Думаю, они попытаются расправиться со мной. На ваших глазах. В самое ближайшее время. Чтобы сломать вас и все-таки добиться своего.
В душе Ольги тут же проснулась злость.
– Черта с два! – сказала она. – После жизни у Вершителя меня не так-то просто сломать. Попотеют они!
Макаров смотрел на нее, словно оценивал.
– Ой! – спохватилась она. – Садитесь, Дмитрий. – Она подвинулась, освобождая половину матраса.
Макаров остался стоять.
– Вы меня боитесь? – ехидно спросила Ольга. И опять поразилась самой себе.
Вроде бы смертельная опасность грозит, а она какими-то флиртовыми играми занимается!..
– Да нет, ваше высочество, не боюсь, – сказал Макаров.
И осторожно сел рядом.
Он не коснулся ее, но Ольга почувствовала, как от него к ней будто искра пробежала.
И мгновенно исчезла злость и желание флиртовать. Сердце заколотилось как бешеное. Потом нахлынула нежность.
Он был рядом, совсем близко. Руку протяни – и дотронешься… Губами коснись – и умрешь от бесконечного счастья…
Но это вряд ли могло продолжаться долго.
И пришел страх. Нет, не за собственную жизнь. Страх за него, того, кто был ей сейчас дороже этой самой жизни.
А следом за страхом в душу хлынуло чувство благодарности.
Потому что рядом с этим парнем она почувствовала себя женщиной.
Это было давно забытое ощущение, еще с тех пор, когда она жила в Петергофе с папой, мамой, братом и сестрами и не очень ловко заигрывала с кавалерами на многочисленных дворцовых балах.
Страх с благодарностью сменяли друг друга, накатывались на ее душу волнами, все более и более высокими, штормовыми, ураганными, колотились в сердце, заполняли его и снова откатывались…
Она чувствовала, что времени у них с Дмитрием осталось очень мало. Но не в этом было дело.
Она поняла, что это не просто страх и благодарность.
Она поняла, что любит этого сильного мужчину, любит, и ничего и никого ей сейчас не надо. Кроме него. А там – будь что будет!
– Нас обоих убьют, я знаю…
Это было не то, совсем не то, что она хотела сказать, но произнести «то» язык не поворачивался.
В конце концов, девушке не должно говорить о любви первой… Именно так ее учили мамки и няньки!
А потом она снова подумала о считаных минутах, которые остались у них, и рванулась к нему, прижалась к его плечу.
– Дима! Возьми меня, пожалуйста! – И судорожно потянула липучку на лифе платья, открывая любимому то, чего он был сейчас достоин.
Бюстгальтеры она не носила – не требовалось.
Секретарь застыл, словно превратился в ледышку. Бесконечно долго сидел – пока она, все поняв, не отодвинулась. Тогда он сказал:
– Простите, ваше высочество. Я не могу.
Она залепетала:
– Ты боишься моего брата? Но ведь он никогда не узнает. Если останусь жива, я ему никогда ничего не скажу. А если нас сегодня убьют, то не все ли равно?
Макаров коротко мотнул головой:
– Я не могу.
В Ольге вдруг проснулась ярость отвергнутой женщины.
Нужно встать и залепить ему пощечину. Так чтобы кровь бросилась ему в лицо, и… и… и…