Императорский Рим. Книги 1-12

Отчаявшись, Киприан насылает всевозможные беды на семью Юстины; чума свирепствует в её родном городе, но опять ничто не может поколебать твёрдость девушки.

И, бессильный перед этими неудачами, маг начинает сомневаться в себе самом; он поносит сатану, он хочет уничтожить договор с царём тьмы, написанный кровью, и он, как Юстина, делает знамение христианского креста.

Но сатана насмехается над своей жертвой, говоря: «Христос не вырвет тебя из моих рук, Христос не принимает того, кто раз последовал за мной».

Но сатана неправ. Искреннее раскаяние и муки, на которые обрекает себя Киприан в пустыне, обращают его в истинную веру, и Христос, сам претерпевший их, принимает под своё крыло бывшего грешника...

«Приключение Киприана Антиохийского — это же почти собственная история Евдокии... — В этом ещё раз уверилась Гонория, прослушав вторую песнь поэмы. — Отчасти и моя тоже...»

Третью песнь послушать из уст византийской императрицы римской Августе не удалось: наконец-то в Иерусалим прибыл гонец, посланный Феодосием, и объявил, что настала пора собираться в Константинополь. Но Евдокия ехать наотрез отказалась[116]; не захотели возвращаться туда и священник Север, и диакон Иоанн. Только Приск, забрав опечаленную Гонорию, на которую распространялся ещё и приказ её матери, которой стало ведомо пребывание дочери в Иерусалиме, вскоре выехал. Через какое-то время крытая повозка с секретарём византийского императора и римской Августой уже въезжала в южные ворота Антиохии Сирийской, где решено было сделать по пути в столицу Византии первую остановку для отдыха.

Но отдохнуть как следует не удалось.

Гонория заметила, что какие-то подозрительные личности, поддерживая левой рукой полы одежды, как будто что-то пряча, группами по нескольку человек собирались в людных местах: на базаре, на пристани, возле каменных солдатских казарм, вели какие-то речи и вмиг рассеивались при появлении конных кандидадов[117], вооружённых дротиками и акинаками.

К вечеру, как доложила Гонории служанка, которую подарила Евдокия вместо исчезавшей Джамны, из Александрии прибыла ещё большая толпа народу и высадилась на пристани Антиохии: эта толпа уже была посмелее... Она открыто задирала своего бывшего патриарха Кирилла, называя его убийцей и пособником сатаны.

   — Два года назад этот красавчик[118] меня исповедовал. Потом открыл дверь исповедальни и говорит: «Заходи, милая, я пощупаю, нет ли у тебя на пупке грешной мозоли...» Я, дура, ничего не подозревая, зашла к нему. «Только щупать буду, — снова Кирилл говорит, — своим рогом...» Щупал, щупал рогом вокруг пупка, ниже полез да и влез между ног... Только я ощутила не один рог, а целых три...

   — Как это три? — утирая выступившие от смеха слёзы, недоумевали слушающие.

   — А вот так... Один его, а два сатаны...

Кто-то, оценивая фигуру дородной женщины с огромной высокой грудью и широкими, как мясная лавка, бёдрами, заключил:

   — Дак в неё не то что три, а целых десять зараз влезет...

   — Истинно, истинно! — завопил какой-то монашек, осеняя себя крестным знамением. — Кирилл с сатаной якшался, в ересь впадши; по стопам еретика Евтихия пошёл. Монофиситы... Тьфу! Мы их ещё осудим...

   — Вы, Божьи люди, только собираетесь таких, как Кирилл, судить, а мы их сегодня судим, — заявил угрюмого вида мужик со шрамом во всё лицо. Из-под полы его одежды торчал на длинной рукоятке топор, похожий на топор франкского воина.

Изучая историю раннего христианства, нельзя не заметить, что его последователи, несмотря на то, что многие из них обладали светлым умом, легко впадали в разную ересь. Казалось бы, Кирилл Александрийский и его сторонники, стоящие поначалу на путях истинного православия, так до конца и будут возвышаться столпами над несторианами или другими еретиками. Ан нет, они как-то быстро уклонились в сторону так называемого монофиситства (от греческого «миа фасис» — одна природа), основателем которого считался константинопольский архимандрит Евтихий, который учил, что Христу присуща одна природа — божественная, и что Иисус «неединосущный нам» и поэтому чужд человечеству...

Гонория совсем редко стала видеть Ириска, который часто пропадал в сенате, и римская Августа думала, что он бывает гам неспроста, и пребывание его, конечно, связано с волнениями в городе... А толпы народа с криком: «Иоанн Вандал!» уже начали грабить купеческие и рыбные на пристани лавки, добывая себе пропитание.

   — Иоанн Вандал... А это кто такой? — спросила Гонория Ириска, который с утра не пошёл в сенат.