Она взяла конец тонкого цветастого платка, свисавшего с нефритовой пуговицы ее платья, и вытерла глаза. Невидимая нить, связывающая их, натянулась. Цыси страстно захотелось, чтобы он подошел к ней, протянул руки и обнял.
Жун Лу неподвижно стоял на месте. Она вновь услышала его строгий голос:
— Вам следовало сказать вашему сыну, императору, что ему не подобает делать вам столь дорогой дар в то время, когда империи угрожают войны, бедность и наводнения в срединных провинциях. Вашим долгом было напомнить ему об этом.
При этих словах Цыси повернула к нему голову: на длинных черных ресницах блестели слезы, в глазах застыла печаль.
— Империя! — закричала она. — Одна лишь нищета!
Ее губы задрожали, и она заломила руки.
— Почему ты не скажешь ему сам? — Она не могла сдержать крик. — Ты ему отец…
— Тихо, — прошептал Жун Лу сквозь зубы, — мы говорим об императоре великой империи.
Голова Цыси повисла, и на розово-красный атлас платья упали слезы.
— Что вас беспокоит? — спросил Жун Лу. — У вас есть все, ради чего стоит жить. Чего еще вы можете желать? Есть ли на свете женщина, которая бы стояла выше вас?
Цыси не ответила, и пока он говорил, слезы ее не высыхали.
— Династия продолжается, по крайней мере в течение вашей жизни. Вы вырастили императора, вы дали ему супругу. Он любит ее, и она, будучи молодой и любящей, даст ему наследника.
Цыси подняла голову, глаза горели изумлением.
— Уже?
— Я этого не знаю, — ответил Жун Лу, — но несомненно так и будет, ведь любовь их взаимна.
Он встретил ее взгляд и долго не отводил своих глаз, полных страдания.
— Я случайно видел их несколько дней назад, совсем случайно. Было поздно, я направлялся к большим воротам, чтобы успеть до комендантского часа, и вдруг заметил их около павильона Благоприятных ветров.
— Вблизи от дворца Вдовствующей императрицы, — пробормотала Цыси.
— Двери павильона были открыты, — сказал он, — я невольно посмотрел в ту сторону и увидел их в свете сумерек, они шли как дети, взявшись за руки.
Цыси закусила губу, ее круглый подбородок затрепетал, а на глаза вновь набежали слезы. И в горе лицо ее было прекрасно. Жун Лу не мог сдержать себя.
Он сделал три шага, затем еще два и оказался ближе к ней, чем когда-либо за эти годы.
— Сердце мое, — сказал он так тихо, что никто, другой не смог бы их услышать, — у них есть то, чего лишены мы. Помоги им сохранить это. Направляй их на правильный путь, вложи всю свою силу и власть в этот союз, ибо он основывается на любви.
Больше Цыси не могла вытерпеть. Она укрыла лицо ладонями и разрыдалась.
— Ох, уходи, — причитала она. — Оставь меня, оставь меня одну, я привыкла быть одна!
Она так безутешно рыдала, что он вынужден был подчиниться, иначе евнухи бы полюбопытствовали, почему императрица плачет. Вздохнув, Жун Лу сделал шаг назад, чтобы оставить ее, как она о том умоляла.
Не переставая плакать, она наблюдала за ним сквозь пальцы, и когда увидела, что он уходит, не утешив ее, отбросила руки от лица с такой горячей яростью, что слезы сразу же высохли.
— Полагаю… Полагаю… что ты никого не любишь теперь, кроме своих детей! Сколько у тебя детей с… с…
Жун Лу остановился и сложил руки:
— Ваше высочество, у меня их трое, — сказал он.
— Сыновья? — спросила она.
— У меня нет настоящих сыновей, — сказал он.
На долгий миг встретились их глаза, кричащие о взаимной боли и желании, затем он ушел, и она осталась одна.
Под конец шестого солнечного месяца император Тунчжи принял послов с Запада. Мать императрица, выслушав рассказ Ли Ляньиня, ничего не сказала.
Аудиенция началась в шесть часов, рассказывал евнух, вскоре после восхода солнца, в Павильоне пурпурного света. Император сидел на помосте за низким столом, перекрестив ноги. Он с интересом разглядывал странные белые лица высоких людей, посланников Англии, Франции, России, Голландии и Соединенных Штатов. Все, кроме русских, были одеты в простые темные одежды из шерстяной ткани: ноги обтягивали штаны, а верхнюю часть туловища короткие камзоты, как если бы посланники были простолюдинами, и никто не носил халатов. Каждый посланник вышел вперед и поклонился императору, но не встал на колени и не стукнулся головой об изразцовый пол, и стоя каждый передал принцу Гуну Приветственный адрес для зачитывания вслух. Текст всех адресов был написан на китайском языке, а смысл сводился к приветствию западной страны императору Китая по поводу его восхождения на престол и добрым пожеланиям процветающего мирного правления.