Императрицы

— Ну и что… Вон люди и те как обгорели… Видал, Махрова, гармониста вчора похороняли… Не узнать, что и человек был. Че-орный весь, и нога обуглена… А человек был. А то лодка. Это что.

— Да я говорю — ничего.

Ко-а-орабли снастил,О две-о-надцати белых парусов…

— Им непременно лодок-то во как жалко. А отказать не посмели.

— Как отказать?.. Им — откажи они только — граф им показал бы, какой отказ-то быват… Видал, как на ноках вешают?..

— Не прилучалось…

О две-о-надцати белых парусов…

Камынин подошел к иллюминатору. У корабля на «выстрелах» причалены большие греческие парусные лодки. На них матросы что-то приспосабливают.

— Вы что, ребята, тут делаете?.. — спросил Камынин. И тот, кто пел, белокурый, без парика, голубоглазый матрос певучим тенором ответил:

— Брандеры, ваше благородие, приспособляем… Приказ такой от генерала Ганнибала.

Ночные тревоги и страх вдруг с новою силою овладели Камыниным. Он быстро встал и пошел к флагманскому офицеру узнавать, в чем дело.

Турецкий флот в составе пятнадцати кораблей, шести фрегатов, шести шебек, восьми галер и тридцати двух галиотов укрылся в Чесменской бухте. Там же стоит много купеческих кораблей. В бухте теснота и беспорядок. Одни стоят носами к NW, другие к NО — уткнулись в берег, повернулись к нам бортами. Командующий турецким флотом Джейзармо-Хасан-бей лежит израненный пленником в нашем судовом лазарете. Турецкий флот без головы. На вчерашнем совете Орлов и Спиридов решили уничтожить неприятельский флот. Сегодня ночью наша эскадра с ночным бризом должна подойти вплотную к туркам так, чтобы не только батареи нижнего дека, но и верхние малодальнобойные пушки могли бы действовать. Когда разгорится бой, — четыре парусные лодки, управляемые офицерами-охотниками, должны кинуться на турецкие линейные корабли, воткнуть в их борта гарпуны с минами, поджечь эти мины и взорвать корабли…

Так рассказывал — и со смаком! — флагманский офицер Камынину.

— А сами? — спросил Камынин.

— Ну, сами, если успеют, уйдут на веслах на шлюпках.

— А если нет?

— Взорвутся.

— Да-а-а…

— Капитан Грейг с кораблями «Европа», «Ростислав», «Не тронь меня», «Саратов» и с фрегатами «Надежда» и «Африка» и бомбардирским кораблем «Гром» и четырьмя брандерами будут атаковать турок, как только на корабле, на котором будет главнокомандующий, поднимут три фонаря на мачте — сигнал для атаки.

У Камынина отлегло от сердца. Флагманский офицер ничего не сказал о «Трех иерархах». Он смотрел веселыми глазами на Камынина.

— Адмирал не сомневается в победе. Граф тоже. Он будет держать свой кайзер-флаг на «Ростиславе».

Совсем подавленный Камынин ушел от флагманского офицера.

«Черт связал меня с этим самым графом», — думал он.

XXV

Под вечер граф Орлов с Камыниным перешли на шлюпке с «Трех иерархов» на «Ростислава». Орлов прошел в капитанскую каюту к Грейгу, Камынин остался на палубе. Он был совершенно подавлен и боялся, что граф заметит его настроение.

Солнце спустилось в море. Из-за азиатского берега румяная, точно заспавшаяся луна выплыла на темнеющее небо. Все стало таинственным и призрачным в ее свете. Дали плавились и исчезали. Голубая, прозрачная и вместе с тем непроницаемая стена становилась между флотом и берегом. На кораблях спускали на ночь флаги. Играли горнисты и били барабанщики. Команды, вызванные наверх, пели «Отче наш». Слова молитвы перекрещивались, переносясь с корабля на корабль, и точно тонули в ночной тишине. Команды разошлись по декам, но коек не навешивали. Напряженная тишина установилась по кораблям…

Камынин видел, как шли таинственные, молчаливые приготовления. Большие греческие парусники на веслах медленно и неслышно пошли к «Ростиславу» и стали на причалах у борта. Капитан-лейтенант Дугдаль, лейтенанты Ильин и Мекензи и мичман князь Гагарин в парадных свежих париках и новых кафтанах поднялись на борт «Ростислава», и Камынину было видно, как сели они у борта недалеко от шканцев. В мутном лунном свете были видны их белые фигуры. Они о чем-то дружно переговаривались, и было видно, как ярко блистали в улыбке ровные чистые зубы князя Гагарина. Они знали, на что шли. Они знали, что они или взорвутся вместе с турецким кораблем, или их еще раньше убьют турки и потопят из пушек или из мушкетов. Что у них?.. Есть ли хотя один шанс на победу?.. Смеются, шутят, толкают друг друга… Или Камынин один такой — трус!.. Другие как-то просто, иначе смотрят на все, во всем ищут не плохое, но хорошее, верят в победу и никогда не теряют офицерской бодрости.

Спокойная, полная отрадной свежести, ночь стояла над миром. На турецком берегу погасли последние огни. Камынин все сидел у борта на пушечном лафете. Орудийная прислуга лежала подле на палубе. Никто не спал. Артиллеристы молчали, и только слышно было, как тихонько, чтобы не потревожить тишину и торжественное молчание ночи, переговаривались редкими фразами, должно быть, подшучивали друг над другом молодые офицеры-охотники с брандеров.