Империя мертвецов

Верно, он стремился к высшей форме человечества, осиянной светом Господа, к ноосфере, которую предложил Федоров, но в процессе наткнулся на мир, сотворенный злым демиургом и обреченный на самоуничтожение.

По вселенским меркам наш век меняется так стремительно…

Мы продолжили разговор.

– Я рад, что нам удалось поговорить, – не обращая внимания на похрапывания Барнаби, протянул мне побелевшую и истончившуюся руку Алексей, когда на горизонте забрезжил рассвет.

– Коля, дальше сам решай, как поступишь.

Красоткин почему-то отвернулся и не ответил.

– Наше тело – наше дело, – заметил ему Алексей.

– До завтра. – Я пожелал спокойной ночи, Алексей попрощался в ответ и покинул покои, в которые нас проводил. Красоткин пристально посмотрел ему вслед, но я в тот момент не придал этому никакого значения.

Мы решили заняться мертвецами Алексея Карамазова, когда солнце поднимется повыше.

IX

– Алексей! Алексей Карамазов! – разносился отчаянный крик.

Краем сознания я понимал: похоже, крик мой.

По комнате витал приторный аромат, а Алексей утопал в кресле залы, в которую привел нас вчера. Он смотрел в потолок с широко распахнутым ртом. От его головы тянулись провода к Внедрителю Духа неподалеку.

– Алексей Карамазов! – кричал я.

Перед моими глазами развертывалось невозможное, немыслимое! В ответ сидящий Карамазов медленно открыл глаза. Они уставились в загробную жизнь. Несвежесть убивает гармонию материи. Я понял, что почувствовал Карамазов, когда от праведного старца Зосимы после смерти пошел тлетворный душок. Изрезанное глубокими морщинами лицо плавно и рассеянно повернулось ко мне, взгляд его на секунду сфокусировался, но затем снова уплыл.

– Пятница! Портативный Внедритель! – рефлекторно приказал я и сразу понял, что это все равно ничего не даст.

– Бесполезно, – коротко прокомментировал появившийся в дверном проеме Красоткин. Барнаби, который до этого выломал дверь в залу, спокойно огляделся и подошел к столу, на котором бессильно лежала рука Карамазова. Там стоял длинный тонкий ящичек с локоть длиной. Барнаби легко открыл его, и на свет показалась музыкальная шкатулка с металлическим гребнем. Рядом с ней на столе лежал с оборванной веревкой синий крест, разломанный пополам. Когда крышка поднялась, остатки завода в пружине передали энергию на цилиндр, и выступы на нем, точно последний вздох умирающего, зацепились о зубья гребня. Мне показалось, что крест, разломанный на две L, едва заметно дрогнул. Барнаби принюхался, а затем фыркнул:

– Опиум, что ли? На отравление не похоже.

Барнаби, пнув кончиком сапога провод Внедрителя Духа, похожего на какой-то чудовищный самовар, обернулся к стоящему в проеме с холодной улыбкой русскому юноше:

– Ты знал?

Красоткин пожал плечами.

– Знал! – надавил Барнаби.

– Таков предписанный порядок, – по-православному перекрестился Красоткин. – Мои обязательства по отношению к вам исполнены.

У меня по спине пробежал холодок. Еще вчера вечером – нет, еще сегодня утром мы вели оживленную дискуссию, а теперь мой собеседник мертв и умирает. Вопрос «Зачем?» поднялся по моему горлу, но, минуя язык, добрался до мозга и взорвался там. Старший брат Карамазова, Дмитрий, стал мертвецом. Я думал, Алексей взбунтовался потому, что увидел, как из его брата сделали мертвеца, но Красоткин опроверг эту идею, а Алексей ушел от ответа. Наш русский попутчик сказал, что Дмитрий жив… Нет, не то. Мне даже не потребовалось обращаться к протоколам Пятницы. Он сказал не так.

«Дмитрий не умер».

То, что мертвецы не мертвы, – это не простая игра слов. В моей голове раскрылся и с грохотом упал на пол замок. Три закона Франкенштейна.

1. Запрещено создавать мертвецов, которые не будут отличаться от живых.

2. Запрещено создавать мертвецов, превосходящих своими способностями живых.

3. Запрещено внедрять псевдодуховную эссенцию живым.

– Внедрять псевдодуховную эссенцию живым запрещено, – проговорил я вслух третий закон, но Красоткин не обратил на меня ни малейшего внимания.

Вот каким секретом Третье отделение собственной канцелярии российского императора было вынуждено поделиться со своим извечным врагом, Аппаратом Уолсингема. Секретом технологии, которую Федоров и сотоварищи попытались сокрыть, но не смогли. Эту историю им пришлось поведать вот таким обходным путем. Мертвецы нового типа. Бездна отчаяния Алексея Карамазова.

– Это… – не вполне владея собой, сказал я, и Красоткин рьяно кивнул и продолжил за меня:

– Это и есть таинство, которое открыли «Глобал Энтрейнмент».

Тот самый движок для новых моделей, о котором профессор Сьюард услышал от коллеги из Копенгагена.

Вопиющее нарушение третьего закона Франкенштейна, принятого на международном уровне. Такие сведения нельзя передавать ни по официальным, ни по неофициальным каналам. Создания, порожденные закостенелой бюрократией и неуемными амбициями исследователей. Бесстрастный голос Красоткина продолжил: