Последние полвека были временем катастрофически мелкого масштаба, временем эстетики лилипутов. Характеры, сформированные этим периодом, — очень мелкие характеры, ничтожные. Когда говорят (а до недавнего времени это было распространенной фразой) что Путин самый яркий политик современности, это звучало как печальный диагноз всему миру. Дело в том, что это почти что правда. Какой из современных политиков разумен и велик? Мне такой неизвестен — и Путин на общем фоне блистал потому, что авторитарный режим всегда даст больше возможностей для проявления личности правителя: вождь говорит и его распоряжения выполняют.
Президент демократической страны часто оказывается заложником демократической бюрократии; в России, с марионеточной Думой, президент есть образец деятельных решений. Причем, с равным успехом можно было бы сказать (почти не погрешив против истины) что Путин — самый великий мыслитель, самый оригинальный философ, самый лучший критик, и т. п. Писатели смотрят ему в рот, журналисты внимают его остротам, экономисты цитируют его фразы.
Все настолько мелко, что маленький человек, встав на котурны власти, становится великаном. Поставьте Путина главным редактором любого издания, главой телеканала, президентом компании — и он наверняка станет лучшим на этом поприще; все остальные очень мелки. У него нет идей — а у кого они есть? И какие же это идеи? Поэтому раздражение народа России на свою оппозиционную интеллигенцию очень понятно: Путин хотя бы стоит на котурнах, а среднеарифметические редакторы-кураторы — это точно такие же Путины, но совсем маленькие, даже без котурнов.
Подвиги, приписываемые мифологизированному правителю, — это наивно; но поглядите, сколько подвигов приписано вялому искусству и снулой литературе. Ведь современное искусство, современная экономика и т. п. — тоже мифологизированы. Современные мифы создаются в отношении буквально всего. Дамиен Херст — великий художник? Отлично, тогда Путин — великий политик. Произведение Дамиена Херста купили за сто миллионов долларов? Ура! А за Путина проголосовало полтораста миллионов избирателей. Вот и договорились. Нет-нет, Путин — подлинный герой нашего времени, которое будет именоваться в истории его именем, а российские художники-философы-социологи-кураторы будут называться деятелями эпохи Путина. И это справедливо.
Равным образом, я не вижу сегодня головокружительных достижений Америки; напротив того. Разве есть сегодня великий американский философ, композитор, писатель, художник? Мне такие неизвестны. Я не говорю, что гении должны расти как грибы и гоголи, но культура ориентирована на пики, не на равнины. Разве ворота в Аид (воспользуюсь вашим образом в отношении банковской системы Америки) так уж незыблемы? На протяжении последних пятнадцати лет эти ворота очень часто шатались.
Россия в скверном состоянии, сегодня болезнь прогрессирует стремительно, дикий национализм последних месяцев и имперская пропаганда — это крайняя нелепость. Но когда из соседних палат показывают на Россию пальцем — это создает иллюзию у прочих пациентов, что уж они-то здоровы. А они не здоровы.
Кризис общий, кризис мировой, а Россия лишь один из фрагментов, один из очагов болезни — и если определять, что это за болезнь, то я бы сказал, что это кризис нерожденного социализма. То, что новая форма общежития, распределения, социального обеспечения, новая форма трудовой занятости и лидерства — необходимы капиталистическому миру, это было очевидно полтораста лет назад. Мучительная история последнего века именно связана с тем, что рождение нового мира было обязательно, но нежелательно; рождение социализма принимало уродливые формы, отторгалось, абортировалось.
Мы говорим о том, что Россия мучительно расстается с имперской идеей; но не менее (возможно, более) мучительно для капитализма расстаться с идеей капитализма. Исторический процесс последнего века — это проблема нерожденного ребенка; случился выкидыш социализма, и это трагично. Трагично прежде всего потому, что проблема никуда не делась — а организм мира пережил выкидыш болезненно. Сегодня процессы социализма в латентной форме идут повсюду — в Европе, кстати сказать, социализма сегодня больше, нежели когда-то в России.
Вопрос, поставленный в 1848 году ответа не получил, и эти постоянные выкидыши истощили организм мира; а вопрос остался без ответа. Считать, что вся беда мира в дикой имперской России — на мой взгляд, наивно; равно как наивно считать Россию флагманом позитивных перемен, коль скоро она атакует западный гнилой мир, восстанавливая свою империю. Имеется общее болезненное состояние всего организма, больной мечется по койке, его лихорадит.