Первоначальное евразийство возникло как христианский поиск, новейшее евразийство — тоска по языческому. Новые языческие евразийцы анализировали причины того, почему евразийский проект в середине века не состоялся. Пришли к выводу, что фундаментальной ошибкой была ссора русского евразийства — и германского евразийства.
И на этом этапе российское консервативное движение стало принципиально сотрудничать с европейским фашизмом — как в лице неофашистов, так и в лице правых националистических партий. В самых первых номерах «Элементов» публиковали интервью с с Ле Пеном, с Аленом Бенуа, на этом отнюдь не остановились. Когда недавно было выражено пожелание вернуться к духу пакта Молотова-Риббентропа в противостоянии экспансии «атлантистов», это уже не удивило.
В современной евразийской «борьбе с фашизмом» первые ряды занимают Дугин, Проханов и Лимонов — но важно и то, что рядом с ними стоят Молотов с Риббентропом.
5
Евразия — не константная величина — это развивающаяся субстанция, ее развитие поглощает соседние земли; процесс захватов и есть возможность существования. Собственно, это военный план. Иной Евразии помимо военной в реальности быть не может.
Китайцы — представляют Восток, англичане — воплощают Запад; французы — европейцы, таджики — азиаты; а евразийцы — это кто такие? Если бы «евразийцев определяли по принадлежности сразу к двум областям мира, к Азии и Европе — то евразийцами были бы русские, казахи и турки. Но проблема в том, что евразийцы турок не жалуют. Российское «евразийство» обозначало своей целью завоевание Стамбула (см. Достоевский: «Константинополь должен быть наш»), и альянса с Турцией не предусматривалось. Ничто условное пространство Евразии не объединяет, ни обычаи, ни религии, ни ремесла.»Евразиец» — существо мифическое, нечто наподобие русалки. Такого человека, носителя евразийской культуры, — в природе нет.
Есть Россия — особенное образование, служащее, по слову Блока «щитом» между Востоком и Западом. Есть гигантская таможенная зона, в которой западные законы конвертируются в восточный характер власти. Девять десятых (точнее: четырнадцать пятнадцатых) России находится в Азии и лишь столица страны располагается на самом краю восточной Европы. Россия, в сущности, азиатская страна — однако хочется это оспорить.
Трагическая российская история дает основания говорить о России как о великой, небывалой, ни на что не похожей земле. Россия трижды спасала западный мир, трижды в ее просторах тонули завоеватели — ценой русской крови Запад трижды спасался. Россия — великая страна, но русским постоянно кажется, что окружающие мало знают об их великом величии. И это правда — гигантское тело России представляет постоянный интерес для алчного Запада. Такова уж особенность Российской истории и географии, что федерализма страна позволить себе не может, а управлять дальними своими частями не может также.
Это противоречивая судьба. Несколько раз случалось так, что именно Россия возглавляла прочие народы — так произошло и в 1812 и в 1917ом году — и миссия России была освободительной. Но по горькой исторической иронии эта миссия сменилась жандармской службой, и освободитель стал вертухаем. Вечное противоречие — вертухай-освободитель, святой жандарм — это и есть Евразия.
Миф, трактующий двуприродность России как знак избранности — один из самых тяжелых в истории. Появились рассуждения о русском «всечеловеке», соединившем культуры мира, которому внятен «и острый галльский смысл, и сумрачный германский гений», но который всегда может повернуться к Западу «своею азиатской рожей».
Культурно-исторический шантаж (признайте нас европейцами, не то станем азиатами) возник задолго до аргумента газовой трубы. Следует допустить, что «всечеловек» не разобрался в галльском смысле, коль скоро критерием правоты приводит наличие азиатской рожи — но этим вопросом ни Блок, ни Газпром не задавались.
Душевная страсть имеется, дикая обиженная страсть и есть субститут мысли. Мысль одна, ее повторяют, заговаривая разрушенную экономику и народные беды: мы, евразийцы, придем и научим обветшавшую Европу духовности. Духовность, забытая и растраченная развращенной Европой, сохранилась в евразийских степях; теперь мы, евразийцы станем новыми учителями человечества. Мы же освободители, когда мы не вертухаи! Это столь же величественно невнятно, как черный квадрат — да и вообще, «Черный квадрат» Малевича есть наиболее точное изображение евразийской концепции.