Империя Наполеона III

В настоящее время тема государственного строительства в рамках бонапартизма, под руководством сильной авторитарной личности, оказалась в центре российской общественно-политической мысли. Был поднят вопрос о бонапартизме как средстве выхода из экономического и политического тупика, в котором сегодня оказалась Россия^{46}. Это вопрос не только теоретического, но и практического значения. Недаром с избранием В. В. Путина Президентом России в средствах массовой информации время от времени стали проводиться параллели между политикой Луи-Наполеона и курсом нынешнего правительства

^{47}. Появилось мнение, что бонапартизм чуть ли не панацея от всех бед. В пример приводятся режимы Пиночета в Чили и Франко в Испании. Якобы только установление диктатуры на «переходный период» позволило этим странам стабилизировать общество^{48}

. Издержки — политические репрессии и подавление демократических свобод — обычно в расчет не принимаются. Как уже отмечалось, режим Луи-Наполеона стоит в первом ряду подобных диктатур. А по мнению видного российского политолога А. Н. Медушевского^{49}, утвердившись впервые во Франции, бонапартистский режим Луи-Наполеона стал предтечей последующих авторитарных и тоталитарных режимов, основанных на использовании народной легитимности и массовой поддержки. В данном контексте изучение политической эволюции Второй республики в сторону авторитаризма позволяет выявить механизмы трансформации демократии в авторитаризм. Таким образом, исследование государственного переворота 2 декабря 1851 года и политической деятельности его автора — Луи-Наполеона Бонапарта — до сих пор не потеряло своей научной значимости.

* * *

Итак, в 1808 году в семье младшего брата Наполеона I Луи-Бонапарта и Гортензии де Богарне, дочери Жозефины от первого брака, родился третий по счету ребенок — Луи-Наполеон. После разгрома Наполеона I под Ватерлоо Гортензия, брак которой к тому времени с Луи-Бонапартом фактически распался, оказалась в изгнании в Швейцарии. Первым воспитателем Луи-Наполеона стал Филипп Лё Ба — сын одного из ближайших к Робеспьеру революционеров. Общение с Лё Ба не прошло для мальчика даром: уже будучи молодым человеком, он неоднократно повторял, что мечтает стать главой французской демократии.

В свою очередь, сама Гортензия всячески внушала сыну мысль о том, что ему предназначена корона Франции и он станет новым императором. Неудивительно, что, еще будучи ребенком, принц с уверенностью говорил о своей звезде, ведущей его к славе. В результате усилий матери Луи-Наполеон не только поверил в свое великое будущее, но и получил прекрасное образование и говорил на нескольких европейских языках. Даниэль Штерн, автор «Истории революции 1848 года», писала, что «в его пренебрежительной расточительности выказывался не просто богатый человек, а принц крови. Хотя он обыкновенно был сдержан, у него иногда прорывался повелительный тон, выдававший его. Тацит, Лукан, Макиавелли, история Кромвеля были его любимыми книгами. Наконец, тот, кто внимательно присмотрелся бы к нему в это время, открыл бы в нем под бледностью почти неподвижного лица, под небрежностью речи, под невероятной для столь юного человека флегматичностью горячее пламя сосредоточенного честолюбия».

В самой Франции после падения Наполеона бонапартисты не оставляли надежд на восстановление империи. Очень часто речь шла лишь о мелких группках, состоящих из старых солдат, офицеров, прозябающих на нищенскую пенсию, и крестьян. Однако предпринятые ими попытки изначально были обречены на неудачу, поскольку реального претендента на трон в тот момент во Франции не было: Наполеон в ссылке, его сын под надежным присмотром дедушки Франца. Но все это не мешало сторонникам империи составлять заговоры против режима. Так, в Страсбурге резервисты с местными либералами подбивали гарнизон крепости провозгласить Наполеона II императором. Подобные волнения происходили в Ионне, Эсне, Севере и в Па-де-Кале. В этих условиях правительство решило найти поддержку в массе нотаблей, за которыми одними закреплялось право участвовать в политической жизни страны. Благодаря установленному высокому избирательному цензу остальное население было отстранено от политической жизни. В стране наступила обманчивая тишина; поскольку недовольство не могло проявиться открыто, легально, то оно вызревало внутри страны, и правительство могло об этом только догадываться.