Империя вампиров

Сидя в холодной камере, Габриэль де Леон молча огладил щетинистый подбородок. Голос Серорука в его голове звучал так отчетливо, будто наставник был в узилище вместе с ним. Габриэль чуть не поддался искушению обернуться: ну как старая сволочь стоит за спиной?

– Какая театральность, – зевнул Жан-Франсуа крови Честейн.

Габриэль пожал плечами.

– Сероруку она не была чужда.

Когда он посмотрел на меня своим красными глазами, я понял, что он меня оценивает. Наконец угодник расшнуровал воротник, и я увидел его лицо: кожа – мертвенно-бледная, черты – каменные. После таких, как он, на кровати остаются мозоли.

– Ты уже видел таких прежде, – сказал Серорук, кивнув на чудовище.

Я долго думал, что ему ответить.

– Моя… моя сестра.

Он посмотрел на мою мама, потом снова на меня.

– Тебя зовут Габриэль де Леон.

– Oui, угодник.

Он улыбнулся, будто мое имя показалось ему смешным.

– Отныне ты принадлежишь нам, Львенок.

Тогда я обернулся к мама и, видя, что она не возражает, наконец понял: эти люди прибыли по ее зову. Серорук и стал той помощью, о которой я просил, – помощью, оказать которую сама она не могла. В глазах у мама стояли слезы: то была мука львицы, готовой на все, лишь бы спасти детеныша, и не видящей иного выхода.

– Нет! – выкрикнула Селин. – Вы моего братика не заберете!

– Тише, Селин, – шепнула мама.

– Я его не отдам! – заплакала сестренка. – Спрячься за мной, Габи!

Она зло вскинула кулачки, а я заслонил ее собой от всадников и крепко обнял. Я знал: дай ей хоть шанс, и она выцарапает Сероруку его холодные глаза, заглянув в которые я кое-что понял.

– Это Божьи люди, сестра, – сказал я Селин. – И на это Его воля.

– Тебе нельзя уезжать! – отрезала Селин. – Так нечестно!

– Может быть, но кто я такой, чтобы перечить Вседержителю?

Не стану лгать, я испугался. Желания покидать ma famille, мой маленький мирок, не было, но нас по-прежнему окружали селяне, глядевшие со страхом и яростью. Зубы у меня снова стали прежними, но во рту все еще стоял привкус крови Ильзы. И на мгновение мне показалось, будто время застыло на кончике ножа. Душой такие моменты всегда чувствуешь. Эти люди предлагали мне спасение. Путь в жизнь, о которой я и не мечтал. Но я понимал, что заплатить за нее придется ужасную цену. Знала это и мама.

Разве у меня был выбор? Остаться не выйдет, только не после случившегося. Я не знал, во что превращаюсь, но вдруг ответ найдется у этих людей? Да и не мог я, как уже сказал сестренке, перечить воле небес. Бросать вызов своему Творцу. И вот я, тяжело вздохнув, пожал угоднику руку.

Габриэль возвел очи к потолку и вздохнул.

– Так агнец отправился на закланье.

– Они забрали тебя в тот же миг? – спросил Жан-Франсуа.

– Дали проститься с ma famille. Папа сказать было почти нечего, но, видя меч у него в руке, я понял: ради меня он сделал бы все, что было в его небольших силах. Я боялся за Селин, которая останется теперь без моего присмотра, но поделать ничего не мог. Но папá я предупредил. Я его, сука, предупредил: «Не забывай о дочери. Больше у тебя детей не осталось».

Мама плакала, когда я целовал ее на прощание. Я и сам плакал, обнимая Селин. Мама велела мне остерегаться зверя. Зверя и всех проявлений его голода. Мой мир трещал по швам, но что мне оставалось? Меня уносила река, однако уже тогда мне хватало опыта понять: есть те, кто плывет с потопом, и те, кто тонет, пытаясь с ним бороться. Просто одни обладают мудростью, другие – нет.

– Не уезжай, Габи, – взмолилась Селин. – Не оставляй меня.

– Я вернусь, – пообещал я, целуя ее в лоб. – Присматривай тут за мама, Чертовка.

Парень, что ехал следом за Сероруком, отнял меня от Селин и без утешений толкнул к своему пони. Затем он снова обмотал хнычущее чудовище джутом и серебряной цепью и водрузил на спину второго скакуна. Угодник же посмотрел на собрание бледными, налитыми кровью глазами.

– Это чудовище мы изловили в трех днях пути к западу отсюда. Их станет еще больше: грядут темные дни и еще более темные ночи. Зажигайте свечи в окнах. Не пускайте в дом чужаков. Не гасите огни в очагах и любовь Бога в сердцах. Мы победим. Ибо мы носим серебро.

– Мы носим серебро, – отозвался его молодой спутник.

Кроха Селин ревела, и я на прощание вскинул руку. Крикнул мама, что люблю ее, но она смотрела в небо, и на ее щеках замерзали слезы. Я еще никогда не чувствовал себя таким одиноким, как когда покидал Лорсон. Я смотрел на ma famille

, пока они не скрылись вдали, поглощенные мраком.

– Пятнадцатилетний мальчишка, – вздохнул Жан-Франсуа, оглаживая воротник из перьев.

– Oui, – кивнул Габриэль.

– И ты еще нас зовешь чудовищами.

Габриэль посмотрел в глаза вампиру и звенящим, как сталь, голосом ответил:

– Oui.

V. Огонь в ночи

Жан-Франсуа едва заметно улыбнулся:

– Итак, из Лорсона в Сан-Мишон?

Габриэль кивнул.