Под конец истории я заплакала. То время, когда Митька был просто моим шкодливым учеником, а я была так несчастна, оттого что одинока, теперь казалось мне милым и далеким. Такой спокойной и уравновешенной жизни, как тогда, у меня уже никогда не будет.
Сухарев переночевал на моем диване. Я устроилась на раздвижном кресле.
На следующее утро, еще до завтрака, то есть около семи утра, Нику позвонили из больницы. Дежурная медсестра сказала, что Жанна пришла в себя. Она срочно хочет видеть Ника. Срочно.
Сухарев в минуту подорвался бежать.
Я помнила, что сегодня мне надо забрать из больницы Зюзю. Мне так не хотелось этого делать, что я решила дать себе маленький шансик отсрочить событие и позвонила в больницу. И тут мне невероятно повезло: Лилия Андреевна сказала, что ночью Зинаида Петровна почувствовала себя плохо, поэтому надо еще денечек ее понаблюдать.
– А что с ней случилось? – Удивительно, ведь вчера Зюзя была как огурчик.
– Да ничего страшного. Что-то днем она увидела, заволновалась, давление подскочило. Вы не хотите приехать? Докторам она ничего не рассказывает, только то, что человек какой-то ей примерещился, а она не поймет, что за человек. Не может вспомнить, откуда она его знает. Беспокоится. Если бы понять, что случилось, было бы легче ей помочь.
– Лилия Андреевна, мне неудобно вам это говорить, но мне она вряд ли что расскажет. Я – вторая жена Николая Александровича, а первая, дочь Зинаиды Петровны, погибла. Мы не слишком с ней подружились.
– А, ну понятно. – В тоне доктора прозвучало профессиональное сочувствие.
Вдруг я кое-что вспомнила:
– А когда Зинаиде Петровне человек этот привиделся?
– Днем, наверное, или утром.
– Он к ней в палату заходил?
– Нет, она говорит, что в окно его увидела.
Неужели Зюзя узнала Комова?
Мы договорились с доктором созвониться завтра, и я положила трубку.
В ту же секунду зазвонил мой мобильный. На дисплее высветился номер телефона Людмилы Витальевны.
– Дорогая, как дела? – Витальевна беспокоилась. – Что происходит с Ником?
– Да все нормально…
Голос мой звучал фальшиво, и моя музыкальная свекровь тут же это почувствовала.
– Вы оба что-то скрываете от меня, – сказала она расстроенно. – Где Ник?
– Он… я не знаю. Неделю назад Жанна попала в аварию. Сильно разбилась и только сегодня пришла в сознание. Он к ней поехал.
– А Митька? Его мобильный отключен. Вы говорите с ним? Он хорошо ест в лагере?
– Да, конечно.
Людмила Витальевна помолчала немного и заявила тоном, не терпящим возражений:
– Изволь-таки приехать ко мне. Ты врешь, Ник врет. Если не приедешь – напьюсь. Я серьезно.
Не то чтобы сработал ее шантаж, но приехать я согласилась.
Она открыла мне дверь быстро и резко, словно ждала у глазка и боялась, будто я, позвонив, сбегу.
– Итак?.. – услышала я вместо приветствия.
– Все плохо.
То, чего я боялась, произошло в прихожей. Услышав страшную новость, Людмила Витальевна тяжело осела на пол. Я бросилась ее поднимать, повела к дивану, попробовала уложить. Она причитала: «Митенька, миленький…» – постанывала и плакала беспомощно, даже обиженно. Ей казалось, что все случившееся – несправедливо, незаслуженно. Она потеряла мужа, она одинока, Митька был единственной радостью в ее жизни…
– Перестань, – сказала я тихо и строго. – Хватит. Ты права, случилось страшное. Но он жив, здоров, у Ника есть деньги. Мы заплатим, и Митька вернется.
– Ты точно знаешь, что он жив? – Ее золотистые глаза были как две мокрые янтарные бусины, поплывшая вокруг глаз тушь выглядела как театральный грим – что-то древнегреческое.
– Посмотри на себя в зеркало, Мила. Митька вернется и не узнает тебя.
Машинально она поискала глазами зеркало, сообразила, что я применила подлый отвлекающий маневр, и усмехнулась фамильным ироничным смешком:
– Да, с тобой не похнычешь. Ты права, если я сейчас раскисну, то назад не соберусь. Давай уж чаю выпьем…
Мы устроились на лоджии, выходящей во двор.
– Но похищение Митьки – это еще не все? – сказала Витальевна скорее утвердительно, нежели в форме вопроса. – Я чувствую, что ты недоговариваешь.
Хотелось отшутиться, только я не знала как. Ничего забавнее истории о смерти Игоря в голову мне не приходило. Тогда я решила выложить ей все.
Людмила Витальевна слушала меня сосредоточенно, не перебивая. Эмоций своих она тоже не выражала. Просто слушала, спокойно и внимательно наблюдала за мной и, как мне казалось, делала какие-то свои выводы.
Наконец я не выдержала:
– Людмила Витальевна, скажите, что вы обо мне теперь думаете?
Она как-то рассеянно отвела глаза, будто спросила я что-то не то.
– Девочка моя, да что я должна о тебе думать? Обвинять тебя в измене мужу? Так я знаю, что Ник мужем тебе не был.
– Да нет… – перебила я свекровь, видно мало понимая, о чем она говорит. – Это я во всем виновата. Нельзя мне было влюбляться в него.
– Так ты еще и влюбилась! – Витальевна покивала, как доктор, встретивший знакомые симптомы. – Я хотела вот что тебе сказать: он должен был расстаться с Жанной, начать ухаживать за тобой, создать отношения, на которых семью можно строить, а потом уже жениться.