In Nomine Dei

Ян ван Лейден: Говорить, что я достойней вас всех и заслуживаю этого звания более, чем кто-либо иной — значит сравнивать несравнимое. Ибо если здесь, в Мюнстере, я — первый после Бога, то вы все отстоите от меня на такое же расстояние, на какое я отстою от Него. И не потому, что я отдалил вас от моей власти, а потому, что Господь сделал свой выбор.

Ротманн и Книппердолинк: Именно так, Ян ван Лейден. Господь хотел этого, Господь захочет, чтобы так было и впредь.

Ян Дузентсшуэр (в сторону): Так пристало говорить тем, кто на самом деле думает иначе.

Ян ван Лейден: Епископ Вальдек, змей греха, вновь изрыгнул пламя и яд на наши стены. Но священны они, ибо Господь левой своей ногою оперся на них. И, правой своей ногой твердо став на наши души, Он даст нам последний толчок, который приведет нас к окончательному торжеству над злокозненным врагом. Укрепим же и закалим наши сердца, станем праведнейшими из праведных. Народ Мюнстера, народ Божий! Еще одно усилие — и мы победим.

Хор горожан: Укрепим и закалим наши сердца, станем праведнейшими из праведных. Народ Мюнстера, народ Божий! Еще одно, всего одно усилие — и мы победим.

Все уходят. Посреди сцены оказываются только Гертруда фон Утрехт и Хилле Фейкен, которые за несколько минут до этого растворились в толпе горожан, а теперь возникли вновь. Хилле Фейкен

держит в руках нечто напоминающее покрывало.

Гертруда фон Утрехт: Сердце мое переполнено радостью, душа моя ликует, потому что Господь с приязнью остановил свой взор на челе Яна ван Лейдена, супруга моего. Всего одно усилие — и мы победим, сказал он, и как будто сам Господь произнес эти слова.

Хилле Фейкен: Пусть отдыхают воины на башнях, пусть бестревожно опустят они свои мечи и обопрутся на копья, потому что это последнее усилие совершу я. Левая нога Господа отыскала мое сердце, правая Его нога — мою душу, и вот я — уж не я, а стрела, готовая сорваться с натянутой тетивы Его лука.

Гертруда фон Утрехт: На этой войне воюют не только мужчины. Мы, женщины, тоже пойдем в битву и будем сражаться рядом с ними, как можем. Но в наше время пытаться подражать Юдифи и поднять меч против епископа — это безумие, это значит броситься навстречу верной смерти.

Хилле Фейкен: Я не обезглавлю Вальдека ударом меча, не заколю кинжалом, не сожгу, не удавлю петлей.

Гертруда фон Утрехт: Ты говорила, что оружием тебе послужат лишь твои руки.

Хилле Фейкен: Как в оны дни — Юдифь, я оденусь в лучшие одежды, только не во вдовьи, но в безыскусный и оттого особенно соблазнительный наряд незамужней девицы. Надушу руки, волосы и шею, и ладони, и пальцы. Чтобы вдохнул епископ аромат искушения, когда на коленях я буду молить его даровать Мюнстеру пощаду.

Гертруда фон Утрехт: Епископ Вальдек отошлет тебя прочь, если не сделает чего-нибудь похуже.

Хилле Фейкен: Выразительными взглядами, красноречивыми недомолвками я дам ему понять, что не в силах противиться его желаниям. Если нужно будет, поклянусь ему, что безразлична мне участь Мюнстера, что я отрекаюсь от своей веры. Что готова предаться ему безусловно и уйду в монастырь, однако дверь моей кельи, как и врата тела моего, всегда будут открыты для него.

Гертруда фон Утрехт: Ну, хорошо, предположим, что ты соблазнила его и покорила его и осталась с ним наедине. Но как ты убьешь его?

Хилле Фейкен

: Вот этой сорочкой.

Гертруда фон Утрехт: Не понимаю.

Хилле Фейкен: Когда он вознамерится лечь со мной, я попрошу, чтобы он в знак того, что расположен ко мне и что я ему желанна, надел эту рубашку, собственными моими руками сотканную и сшитую. А надев её, проживет епископ не более минуты. Ибо яд, которым пропитала я ткань, обнаружит свое действие, когда будет уже слишком поздно.

Гертруда фон Утрехт: Яд?

Хилле Фейкен: Да. Вот он. (Показывает склянку с бесцветной жидкостью.) Видишь, он так прозрачен, что можно подумать, будто это — чистая вода. Но в считанные мгновения кожа, которая соприкоснется с тканью, пропитанной им, станет черна как уголь. И погибнет епископ Вальдек, сгорит ещё прежде того, как пожрет его огнь геенны.

Гертруда фон Утрехт: Но мне страшно за тебя. Что будет с тобой, если тебя схватят.