In Nomine Dei

Генрих Молленхек: Граждане Мюнстера, если наш город избран Господом, чтобы стать новым Сионом, то почему пожелал Господь, чтобы царем его стал чужак? Почему на троне его воссел человек пришлый? А уж если случилось так, что мы признали его и провозгласили царем, почему должен он быть и духовным нашим владыкой, и светским?! Ладно, пусть управляет городом и руководит обороной, но души наши и помыслы куда лучше было бы вверить не ему, а Берндту Книппердолинку.

Ян ван Лейден (спокойным тоном): Тебя зовут Генрих Молленхек?

Генрих Молленхек: Да.

Ян ван Лейден: А ты, Берндт Книппердолинк, мой оруженосец, что скажешь насчет услышанного? О том, что тебе надлежит стать властелином над душами мюнстерцев, мне же, уступив тебе первое место, — владеть лишь плотью их?

Книппердолинк: Скажу, что Генрих Молленхек прав, ибо исполнив предложенное им, мы лучше сумеем послужить к славе Господа, на благо нашего Мюнстера.

Ян ван Лейден: Я же тебе скажу на это вот что. Лучше бы тебе не произносить этих слов, если хочешь по-прежнему пользоваться моим доверием. И уж ни в коем случае не подкреплять эту вздорную и опасную мысль ссылками на откровение, которое Господь явил тебе или ещё явит, ибо здесь, в Мюнстере, Он говорит только со мной и ни с кем больше. (Другим тоном, но по-прежнему сохраняя спокойствие, обращается к толпе горожан) Есть ли среди вас такие, кто склоняется к предложению Генриха Молленхека? (Несколько человек выступают вперед и присоединяются к Молленхеку. Кричит, охваченный яростью.) Все вы умрете! Солдаты! Взять их! Увести их отсюда! Оскорбив меня, они оскорбили Бога. Не повинуясь мне, они отказываются повиноваться Богу! Уведите их с площади и убейте. Я хочу слышать их крики. (Солдаты выводят с площади непокорных. За сценой — звуки ударов, но криков не слышится. Солдаты возвращаются.) Ну?

Солдат

: Мы исполнили твой приказ.

Ян ван Лейден: Но я не слышал криков!

Солдат: Они не кричали.

Ян ван Лейден (с нескрываемой досадой): Что ж, будут кричать в преисподней. (Смеется.) Уже кричат. Адские врата уже отворились, чтобы впустить их в обиталище сатаны, пламя геенны уже пожирает их, и бесы уже протыкают вилами их плоть. Сами себя осудят на вечные муки те, кто действиями своими попытается поколебать мою власть. А вам всем ещё неведомо, до каких пределов простирается она.

Книппердолинк: Неведомо. Но зато мы знаем твердо — не дальше, чем власть Господа. И ещё мы знаем и то, чего ты не должен забывать никогда: мы все вместе составляем богоизбранный народ. И перед Богом каждый из нас равен всем остальным.

Ян ван Лейден: Знаешь, Книппердолинк, когда голову человека отделяют от туловища, он уже неравен всем остальным.

Книппердолинк: Не обольщайся, Ян ван Лейден.

Ян ван Лейден (перебивая): Я царь — Иоанн Лейденский.

Книппердолинк

: Не обольщайся, царь. Богу не составит никакого труда приставить отрубленную голову на прежнее место.

Ротманн: Берегитесь, не пытайтесь разделить то, чему Господь заповедал быть единым. Ты, Книппердолинк, прав, когда отстаиваешь равенство всех перед Господом, ибо каждому из нас придется на Страшном Суде держать перед ним отчет. Но Иоанн Лейденский — наш царь, и потому, когда предстанет Всевышнему, должен будет отвечать за каждый прожитый день каждого из нас, его подданных.

Ян ван Лейден: Не веди больше подобных речей, Книппердолинк, не хочу затруднять Господа такой работой.

Книппердолинк: Ты можешь запретить говорить мне об откровениях, явленных мне Господом, но не в силах сделать так, чтобы их не было вовсе. Знай же, Ян ван Лейден, мы с тобой умрем вместе.

Ян ван Лейден: Когда? Где?

Книппердолинк: Я знаю лишь, что где бы и когда бы это ни случилось, мы с тобой будем рядом.

Ян Дузентсшуэр: Заметь, о царь, как хитроумен наш Книппердолинк. Либо ты не поверишь в только что сделанное им пророчество и тогда можешь, если захочешь, сейчас же предать его смерти. Либо, напротив, ты поверишь, что он говорит правду, и, в этом случае, побоишься потерять жизнь в тот самый миг, когда прикажешь лишить жизни его.