In the Deep

Время? Время шло мимо. Порой я возвращалась в сознание, и тогда мне становилось страшно, пускай ненадолго: мой больной разум очень себя любил, а потому защищался всеми силами. /"Я проиграла»,/ – так назывался единственный шип, который я не могла вынуть из своего сознания. Мне хотелось думать о том, что меня вздрючили, хотелось унижать себя, клясть себя, как последнее ничтожество, которое пустили в рубку. Хотелось, да. Но, проклятие, вместо этого я видела растерянного обормота и согнутую болью Аянами, и эти двое выжигали мне мозг похлеще осознания собственного ничтожества. /"Да горите вы в аду, вы//,//двое! Ненавижу! Я себя под казнь подвела, себя, не вас!"/ Нихрена это не помогало. Нихрена. А еще убивала тишина. В тишине у меня было время на всю чертову сотню голосов, которые твердили, что я выбрала самое тупое решение из возможных, и опытная космонавигаторша не успевала от них ото всех отбиваться. Голоса убивали своей логикой: /"Вот если бы ты знала…"/. Они предлагали более удачные решения: /"Ну как ты не поняла?"/ Были минуты просветления – просветления ли? – когда я четко понимала, что сделала все правильно. Что у капитана линкора был всего один шанс из десяти тысяч, чтобы принять то самое единственное решение. /"Из десяти тысяч? Будь круче, Аска! Из ста тысяч! Из миллиона!"/ Нет, возражала я. Давайте без иронии. Если бы Синдзи не затормозил после сигнала Рыжего, я бы ушла от линкора. С нулевой скорости, с нулевого ускорения – и пытаться сбежать от раскочегаренного боевого корабля? Я его повредила, я сбила его с толку – повторите то же самое с такой же разницей в классе! Я все сделала круто и даже больше, чем круто, только результат-то не меняется. /"В кошмар, Аска. Давай сходим в забытье, а? Так проще"/, – предложил сто первый голос. Он ошибся, этот милый вкрадчивый голос.

Ошибся всего на одно слово, потому что я даже на фоне этого ужаса хорошо помнила, что такое «проще». *** Я проснулась от того, что стена, на которую я опиралась, исчезла. Ощущение падения было коротким, захват – цепким и мощным, а сон снесло в мгновение ока.

– Лучше не дергайся. Коридор с одинаковыми створками был не очень большим – метров пятьдесят. Видимо, на огромном линкоре не очень любили брать пленных или запирать под замок нарушителей устава. То же тускло-красное освещение, что и в камере, тот же мертвенный аскетизм. По обе стороны от меня стояли солдаты войд-десанта в полном снаряжении. Все стандартно: один держит на мушке, второй упаковывает в энергетические кандалы.

– Вперед. Два десантника, и снова один с Легенды. Все так обыденно и предсказуемо: стандартные угрозы-предупреждения-приказы, привычные процедуры. Ах, ну да. Это же я часто так выволакивала из камер нужных для допроса людей. Я шла, стараясь поменьше думать, и как-то само собой получалось больше смотреть по сторонам. Интерьер корабля менялся: он становился светлее и светлее, мы прошли мимо зарядных камер батарей, мы проходили посты, и людей становилось все больше, нашивки и шевроны – все жирнее, и вообще: все говорило о том, что мы идем к мостику.

– Налево. /"Странно"/. Широкие ворота капитанского мостика едва показались после очередного поворота, и тут же скрылись. Зато мы пришли – куда-то в носовую часть жилого офицерского блока, – а у меня честно получилось не думать. Честно-честно.

– Войд-коммандер, разрешите! – отрапортовал один из конвоиров, нажав на кнопку вызова у одной из дверей.

– Да. Я даже почти не удивилась, услышав женский голос. В общем, оказывается, я давно уже была готова к встрече с примечательным командиром.

– Это блокмастер Адлунг, войд-коммандер! Заключенная Сорью Ленгли по вашему приказу…

– Впустить. Каюта за дверью оказалась простой, чтобы не сказать простецкой.

Для спартанской простоты ей не хватало опрятности: войд-коммандер явно без особого почтения относилась к чистоте и поддержанию порядка.

– Подождите за дверью, офицеры, – сказала сидящая за столом женщина, выключила голо-панель и обернулась. Мисато-сан. Карманный стратег канцлера была высокой, слегка сутулой женщиной: по крайней мере, сидя, она гнула спину. И еще – ей не шел китель, даже при всей властности лица и при всем ее жестком взгляде. Сейчас этот взгляд очень уверенно снимал с меня стружку.

– Аска. Интересно, – сказала Кацураги и сняла очки. – У тебя довольно удачные фотографии. Что? Какого черта?!

– Взгляд они не передают, а так – все удачно, – подвела итог войд-коммандер. – Даже глупо говорить, что я тебя такой и представляла.

– Представляли? – тупо переспросила я. Кацураги встала, и тут обнаружилось, что она почти на голову выше меня и вообще – женщина видная, во всех выдающихся смыслах. Заодно сдуло сутулость. Войд-коммандер застегнула верхнюю пуговицу кителя и указала на койку:

– Садись. Я выпросила свидание с тобой не для тупых вопросов. /"Выпросила"/. Я села, отметив, что Мисато-сан не любит перин:

мне было твердо и неудобно даже после черти скольких часов на полу камеры.