In the Deep

Голос звенит — и это плохо: Мана куда сильнее, чем мне показалось. Она даже, сука, не напрягается. Дрянь висела в сантиметре от пола, окутанная легкой дымкой, а на запястьях копился новый заряд — пустые обманки, она ударит как угодно и чем угодно, а я пока могу только кататься и прыгать, ловя вскользь все ее красивые финты.

Давай, ты сильная, Киришима. Сильная ведь?

Прыжок.

— Ты видишь ее каждую ночь или через раз?

Удар. Ты предсказуема, девочка моя. Я, впрочем, тоже: я не стану трепать языком.

— Убивают сны, правда?

Она читала мое дело. Она боится выходить на ближний бой. И она знает о Хикари.

«Ты сволочь, Синдзи. Как есть — сволочь. Или она «читала» память Майи, и тогда сволочь она».

Я извернулась, едва не переламывая себя в талии, ввинтилась в промежуток между двумя рукавами и поймала животом простой «кулак». В животе кому-то стало плохо. Кажется, съеденному завтраку.

— Почему Хикари, Аска?

Быстрее, черт. Мне надо быстрее.

Киришима сместилась, дрогнула и превратилась в череду размазанных силуэтов — и это был «силовой корпус». И это было совсем плохо, потому что это было невозможно быстро.

Удар в голову отбросил меня на стену, от второго я увернулась — уж не знаю как. В мозгах звенел только голубой цвет, только голос сияющей сучки.

— Она обошла тебя?

Удар.

***

Я сижу в рубке тактического перехватчика, прижимая колени к груди. На экранах гаснут сигналы критических повреждений, и мне пора наружу, но снаружи…

Снаружи было снаружи.

Пинок по рычагу, тугое «чмок» мембраны — и я стою в ангаре.

— Три — ноль, курсант Сорью, — сообщили мне.

«Три. Ноль. Ноль — это я».

Все звено уже здесь, одной кучкой, в кровавом киселе ангарного освещения. Я нахожу взглядом улыбающуюся старосту и иду прямо к ней.

— Что теперь скажешь, Мамина дочка? — спросил кто-то из ее подпевал.

Я не скажу ничего. И не рассчитывайте, я просто буду ждать, что скажет победительница.

— Сто сорок отжиманий, — тихо сказала Хикари. — Если ты помнишь.

— Помню.

— Если хочешь — мне достаточно просто твоего поражения.

Не сомневаюсь.

— Пари есть пари.

Этот чертов голос снова меня подвел, уже не нужно больше ничего говорить. Я опускаюсь в упор лежа, смотрю в пол.

— Раз.

… Она обошла меня на второй петле, вырезая целый сектор залпом легких ракет…

— Два.

…Я ошиблась, делая «чакру Фролова», и пропустила срыв щитов правого борта…

— Три.

Черт, меня хватит на весь разбор этого неимоверного летного задания, этого фестиваля пилотажного дебилизма, и «пять», и «пятьдесят пять» — я хорошо запомню этот вылет, этот полет, этот пролет. Хорошо запомню, хоть это ничего и не исправит. Истертая до блеска летная палуба прыгает то ближе, то дальше, и я хорошо держу ритм. Я вообще молодец.

И все бы хорошо, но я вижу боты обступивших меня людей. Боты тех, кто сейчас смотрит, как корячится — изящно, красиво и подтянуто — бывшая лучшая.

Мир трескается, идет широкими провалами, потому что —

Это мир, которого не было.

***

Я пропустила еще один удар и в последний момент подпрыгнула, вырывая ногу из-под удара «молотом».

Что это сейчас было?!

— Она унизила тебя?

Удар.

***

Мне больно. Как же мне больно.