Между нами возникла связь. Для меня это почти ничего не значило. Я не знал, зачем я во все это ввязался. Возможно мне льстило, что я тайно встречаюсь с дочкой Ханса Вестерблума. Но для нее это было чем-то большим. Она страшно привязалась ко мне. Все чаще мы с ней куда-то ездили, и теперь не по магазинам, как раньше, а уезжали куда-нибудь за город, либо гуляли в Сан Берри. Наша интрижка длилась месяца три. Однажды мы с ней снова были в одном из отелей, и тогда-то она сказала мне, что любит меня и хочет, чтобы я стал ее мужем. Должно быть, она ждала, что я сделаю ей предложение. Но я молчал. Я сказал ей, что она должна стать нормальной, обычной женщиной, что я не смогу жить с женщиной, которая разговаривает с призраками, может среди ночи уйти гулять в одиночестве, порезать себе руки шипами или вообще внезапно исчезнуть. Она устроила истерику. Она разбила зеркала, вытащила ящики комодов, искромсала постельное белье в дорогущем номере отеля. Она убеждала меня в том, что она нормальная, а псих здесь я - нищий шоферюга, не желающий жениться на богатой принцессе. Я пытался успокоить ее, но ничего не помогало. Тогда я ушел и оставил ее там одну. Ей все сошло с рук. Папаша оплатил нанесенный отелю ущерб. Она никак не объяснила ему своего поведения. Просто не считала нужным. По-моему, она в принципе не считала нужным что-либо объяснять или искать оправдания своим выходкам. Для нее все это было в порядке вещей.
Но с того дня, похоже, я стал ее навязчивой идеей. Она была убеждена в том, что именно я подходящий для нее человек и должен стать ее мужем. 'Я люблю тебя', - как заведенная повторяла она. 'Признайся, ты это делаешь, чтобы насолить отцу? Ты же ненавидишь его за то, что он якобы убил твою мать? Хочешь отомстить ему и найти себе неподходящую партию? Ты просто психованная дурочка, Наталья'. Она убеждала меня, что это не так, но я не слишком-то ей верил.
Хорошо, я решил дать ей шанс. Я решил отнестись к ней беспристрастно. Возможно ей и вправду следовало помочь. Я сказал ей, что готов попробовать. Я пока не могу на ней жениться, нам нужно получше узнать друг друга, я предложил ей общаться как друзья, и она вроде бы согласилась. Мне казалось, что дела пошли на лад. Она пыталась вести себя как действительно любящая девушка, а не как капризная и избалованная истеричка. Я уже даже готов был поверить тому, что у этих отношений есть будущее. Пока однажды я не зашел к ней в комнату и не увидел, как она сжигает свечей мою фотографию. Шторы были занавешены, в комнате пахло чем-то паленым. Она сидела вся в дыму, и судя по горстке пепла перед ней, я понял, что это не первая моя фотография, которую она сжигает. 'Что ты такое творишь?' - заорал я, задувая свечи и включая свет. 'Делаю приворот' - она усмехнулась, а потом странно расхохоталась. 'Я хочу, чтобы ты был только моим. Ты готов поклясться мне в верности?' - она вытащила откуда-то из ящика нож и провела по своей ладони. 'Я клянусь тебе на своей крови, что я буду только твоей. Готов ли и ты поклясться мне?' - она протянула мне нож. В ответ я швырнул нож на пол. 'Ты просто ненормальная!' - заорал я, - 'Я надеялся, что ты прекратила заниматься всем этим бредом, но нет. Я не смогу быть с тобой, Наталья, я обычный человек. Меня не привлекают все эти мистические ритуалы и клятвы на крови'. И я ушел.
Я надеялся, что на этом все закончится. Но она вбила себе в голову, что я ее судьба. Она не отходила от меня ни на шаг. Я стал ее какой-то болезненной страстью. Как-то она даже узнала, где я живу, и пришла ко мне домой. Когда я снова сказал ей, что не смогу быть с ней, она принялась бить посуду, чем жутко напугала мою сестру. Я пытался успокоить ее, а она в истерике билась в моих объятиях. 'Мне нагадали тебя. Мне обещали тебя. Ты мой, ты только мой. И я не отступлюсь'.
Я на минуту прервался и закурил. Все эти воспоминания словно оживали передо мной сейчас. Немного помолчав, я продолжил: