Иная судьба. Книга II

Но вот сама записочка… Как он смог её оставить? Не сам же нацарапал! Да и неоткуда было на поляне взяться ни бумаге, ни чернилам… Приглядевшись, Марта поняла, что послание было начертано карандашом, твёрдым, и, должно быть, хорошо отточенным, поскольку рыхлый старый лист с бахромой по краям, будто выдранный из книги или тетради, кое-где был промят грифелем чуть ли не до дыр.

Кто-то здесь был кроме неё, Марты, и слуг, приносящих еду. По словам Армана, те суетились неслышно, когда он «ссспал», делали своё дело и также незаметно исчезали. Но вряд ли хитрец обратился за помощью к ним: буквы, будь они и в самом деле писаны лакеем, не выстраивались бы так ровно и аккуратно в строку, словно не от руки начертаны, а пропечатаны в книжке. Нет, сюда заявился кто-то ещё, кому её друг доверял настолько, что рассказал о своей маленькой подружке и попросил оставить ей весточку, чтобы не убивалась так уж сильно.

Девушка стыдливо высморкалась. Ей уж скоро восемнадцать, почти старуха, а ведёт себя как дитя малое. Что уж так сразу в слёзы кидаться? Могут быть у человека какие-то дела или нет?.. У дракона, конечно, поправилась мысленно, не у человека… Могут, вполне. В конце концов, он же мужчина, а мужчине не положено отчитываться перед женщиной, да ещё такой соплячкой. Но ведь вспомнил, позаботился…

Вздохнула, смирившись, наконец.

Надолго ли он исчез? И когда? Записка особо не отсырела, но мураши успели в неё заползти, это да… В порыве благодарности Марта подхватила на руки кота и прижала к груди. Если бы не он — ей так и мучиться бы от неизвестности, сама бы она не догадалась пошарить под ногами, и добрая весточка так и осталась бы в схроне, меж старых корней, пока мыши-полёвки не устроили бы из мятой бумаги очередное гнездо. Ах, Маркиз, ты мой добрый… этот, как его… гений, да!

Вчера она не смогла сюда придти, потому что весь вечер прошёл в обустройстве гостей. Для Марты подобные хлопоты были в новинку. Конечно, и без неё нашлось кому позаботиться о приезжих: матушка Аглая, оказывается, ещё с утра, после отъезда сына, затеяла приготовления, нагнав прислугу в гостевые комнаты, коих в Гайярде было немало — целый этаж в отдельном крыле. Нужно было проветрить покои, смахнуть несуществующую пыль с мебели, перестелить постели, а главное — жарко протопить, ибо, как пояснил господин Винсент, их пожилой гость — с Востока, с весьма тёплых краёв, и наши чуть прохладные ночи могут показаться ему настоящей дикой зимой. А ещё, конечно, загодя определили для гостьи горничную, а для её почтенного батюшки — камердинера, из тех, что уже прислуживал заморским гостям и не терялся при всякой иноземной блажи, а исполнял всё, что ни прикажут, бестрепетно.

Так-то вот. Замок, да ещё и герцогский, властителя всей провинции — это вам не деревенский домишко, где, если останется на ночлег кто из родни — всю голову сломаешь, думая: то ли на чердак спать отправить, то ли в холодную летнюю половину: натаскать тюфяков, да пусть гости для тепла сами надышат… Тут-то, в барских покоях, как успела нашептать Марте Гердочка, места на всех хватает с избытком, чужаки порой могут не видеть хозяина целыми днями, но сами себе находят занятия, и ничего, не скучают… Только это как-то не по-людски, рассудила Марта. Может, не слишком прилично интересоваться, как там господина купца разместили, поскольку он всё-таки мужчина, и в комнаты к нему самой заглядывать ни к чему, но уж за его дочерью ей, как хозяйке, нужно обязательно присмотреть. Хоть она, наверное, из благородных… Однако юная герцогиня хорошо помнила, каково это — очутиться в новом доме, где ничего и никого не знаешь, да ещё когда ты растеряна и порядком не в себе после пережитых ужасов.

Жиль ведь всё-всё рассказал про бедняжку Фатиму, ещё когда они возвращались из суда, а потом добавил, что пригласит её с отцом в Гайярд. «Тут ведь большая политика замешана, девочка», — сказал задумчиво. «Сейчас упустишь за этим османцем контроль — и перехватит бриттанец, и неизвестно, чем оно потом обернётся. Нет, пусть лучше у меня на глазах побудет. Отдохнёт, успокоится — и уж после этого никакой Гордон его не переубедит. Купец — умный человек, это видно, выводы сделает правильные, а главное — поделится с ними со своим… своими друзьями… А дочь…»

Герцог поцеловал супругу в пушистую макушку. Драгоценная мантилья давно уже была сорвана и откинута куда-то прочь, в затемнённый уголок кареты, небрежно, без всякого почтения к кружевной вязи. Она мешала целоваться, покалывая щёки в самый неподходящий момент крохотными узелками плетений, а потому и отправилась в изгнание.