Иная судьба

Приглушенно ахает Гипнос. Сталкиваются взгляды — подземного и подземной. Холод ледяных, страшных вод — против лезвия переломанного, но все еще острого меча.

— Да.

— Своим решением ты даровал ему бессмертие, хотя кара смертностью должна была длиться еще девять лет.

Молчаливый кивок — кто будет спорить с воплощением подземного правосудия.

Подземное правосудие, правда, не так уж сурово. Вон, усмехается краем губ. Шепчет:

— Молодец.

И по чертогу опять раскатывается стук — на сей раз грохочет пестик, выпавший из ослабевших пальцев Гипноса.

А Стикс устраивается в кресле поудобнее. Щурится насмешливо. И запускает первое копье вопроса — раз уж больше никто ни в состоянии спрашивать.

— Сколько же у вас есть воинов, чтобы сразиться с Гигантами?

— Пять.

— Их же… — выдавливает из себя всё знающий Гермес. — Гигантов же полсотни?!

Безмолвный кивок. Бульканье, хрип, надсадный кашель. Это Дионис в углу поперхнулся вином.

— Безумцы, — говорит Стикс ровно, без обвинения. — Вы собрались шагнуть на Флегры. Отсечь силу Геи с помощью нового морского царя — этого мальчика-кифареда… И что вы сделаете потом? Кто принесет смертность выплодкам Геи?

— Гера.

Жмурится, как от боли, Гипнос. Как тот, кто что-то понял — и отчаянно хочет не понять…

— Она же богиня, — хрипло шепчет он. — Гера — богиня, не смертная. Какая смертность, о чем… Ты говоришь — Аполлон мертв. Но он бог. Говоришь — Мом лопнул. Но и он бессмертен. Ты говоришь…

Замирает шепот в горле у бога сна. Перестает летать по залу — сжигается огнем от факела, возникшего в руках у нового бога смерти.

— Я говорю — мы все здесь оборотни.

За кривой усмешкой Таната — лишенной веселья, неумелой, будто удар ребенка, едва научившегося держать клинок — слишком много всего. Аполлон, встретивший смерть. Мом, столкнувшийся с небытием. Чудовище, ставшее богом, и богиня — смертной… и бог — чудовищем.

И Ананка-Судьба, в агонии издыхающая среди выкошенного чьей-то рукой сада Матери-Геи…

И горстка безумцев, собирающаяся этому помешать. Бог моря. Богиня мудрости и бог войны. Бог смерти и смертная лучница.

Готовые шагнуть в жерло войны. Показать: Гигантов можно победить не только при помощи Серпа Крона. Остановить собственного предводителя — чтобы не пришло время для крайнего средства…

— К чему? — пожимает плечами Стикс. — Я знаю, зачем ты собрал нас, Железносердный. Ты хочешь, чтобы мы стали твоими глашатаями в своих мирах. Позвали бы и остальных на Флегры. На безнадежную битву. А я говорю — к чему? Ты мечник, Эребид. Даже с расколотым мечом — мечник. Ты знаешь, как трудно отвести удар, когда он уже занесен. Почему вы не хотите, чтобы это лезвие опустилось?

Взгляды подземной и подземного вяжут цепь. Тонкую, нерушимую цепочку понимания.

— Ты знаешь, кого он собирается убить по-настоящему.

— Знаю, Эребид. У меня ее нет.

— Ты знаешь, что может случиться после того, как она умрет?

— Если она умрет для всех и каждого, — мягко звучит в ответ, — у всех в мире может остаться лишь предназначение.

И Стикс, под недоумевающими взглядами Гипноса, Гермеса и Диониса, встает напротив бога смерти с кресла. Будто воин — напротив воина.

— Этого хотел Крон, — говорит с мимолетной, режущей усмешкой. — На самом деле. Чтобы осталась для всех лишь абсолютная ясность. Кристальная и неизменяемая. Чтобы ничего нельзя было переписать. Чтобы у всех было лишь предназначение. Как у твоего брата. Или как у твоей матери. Разве ты не хочешь того же, сын Эреба?

— Нет.

И Судьба, пытающая влезть туда — за широкие плечи бога смерти, усмехается одобрительно. Кивает — так, так, скажи же ей, Танат Огненосный — скажи, что ни для кого ты не хочешь предназначения, ибо сам видел, что это такое. Что у тебя жена — богиня, и ты не хочешь, чтобы она стала чудовищем. Что тебе претит видеть все миры, похожими на твой мир — наполненными чудовищами от края до края.

— Предназначение не значит ничего, ибо его можно сломать, — звучит в ответ. — Оно — лишь вид Судьбы. Отличный от самой судьбы, как застывшее лезвие отличается от раскаленного металла. Но и лезвие можно переписать. Перековать. Гибель Ананки может породить Хаос. Или… ты знаешь, о великая. Вселенная не терпит пустоты. И тот, кто побеждает, приходит на место того, кого побеждают.

— Это круг, — говорит Стикс, на глазах облекаясь в темные, тускло отсвечивающие доспехи. — Победитель занимает трон проигравшего. Почему ты думаешь, что ему не место на троне… той?

— Потому что он не хочет этого. Потому что не готов к этому. Потому что у моего брата уже есть трон. Трон подземного мира.

Копье, гладкое и водное, вырастает из пальцев Стикс. Бьётся о пол — с тяжким гулом. Наконечником смотрит в потолок.

— Это хороший ответ, Эребид. Значит, вы идете туда спасать не Ананку? И не мироздание, которое может попасть под Серп Крона?

Они словно меняются усмешками: на лице Стикс — кривая, неумелая. На лице Таната — острая, колкая, ледяная.

— Я плохо знаком с Ананкой. И того хуже — с мирозданием. С Невидимкой знаком получше.

— И что скажешь мне о нем, Железносердный?

— Если ты со мной — нужно спешить.