— Екатерина, простите, что прерываю ваши размышления, но я должен уйти, — голос Теодора звучал как-то странно, да и смотрел он на девушку теперь по-другому. Нет, не разочарованно, а как-то… огорченно-равнодушно, что ли?
— Да, конечно, — рассеянно отозвалась Катя. — Спасибо вам… за кинжал.
— Боюсь, вам он не поможет, — странно ответил немец, поднимаясь. — Прощайте, Екатерина. Был… рад знакомству.
Он развернулся и быстро вышел, оставив Годзальскую в недоумении смотреть ему вслед.
Даже не спросил мобила. Сделал такой подарок, явно заинтересовался, угостил в кафе, поддерживал беседу — а потом внезапно ушел, не оставив визитку и не спросив ее номера. Рассчитывает, что покорил девушку настолько, что она придет сама? Нет, не той породы человек. А впрочем, какая разница? Катя была рада, что он ушел. Теперь, когда она поняла, почему Крылатый исчез, почему не появлялся все эти почти полтора года, недавнее желание попробовать начать жизнь с чистого листа и нового романа пропало, словно его и не было — точно так же, как пропала пустота, заполнявшая душу Кати последнее время. Как забавно звучит — пустота пропала!
Катя радостно улыбнулась подошедшей официантке, попросила еще кофе с пирожным, и, откинувшись на спинку плетеного кресла, задумалась. Она должна найти Крылатого сама, но как это сделать? Во всех местах, где, как ей казалось, она могла бы его встретить, девушка уже побывала, и не один раз…
За огромным панорамным окном, открывающим вид на Каменный остров и дальше, на Петропавловскую сторону, начиналась метель. Давно уже стемнело, и освещенный огнями город скрывался в белом безумии.
В кафе было жарко, очень жарко. И как Катя не замечала этого раньше? Выйти бы, подышать воздухом хоть немного, позволить ветру растрепать прическу… Просто выйти из этой духоты, где кружится голова, на свободу!
Хотелось кричать — то ли от радости и переполняющего счастья, то ли от липкого, сковывающего горло ужаса.
— Простите, вы в порядке? — профессионально обеспокоилась подошедшая с кофе официантка. — Вы так побледнели…
— Мне дурно, — пожаловалась Катя. — У вас очень жарко, так жарко, что дышать нечем… Может, есть столик под кондиционером?
— Извините, но кондиционер — прямо у вас за спиной, — смутилась немного удивленная девушка.
— Да? А я не заметила… Скажите, а здесь нет какого-нибудь балкона, где можно было бы немного подышать воздухом?
— Есть летняя терраса, в теплое время года там открытый зал, но сейчас метель за окном, и…
— Черт с ней, с метелью, — Катя махнула рукой, поднялась, опираясь на стол. — Мне нужно на воздух, но я не хочу спускаться вниз. Проводите меня на террасу.
Официантка попыталась еще что-то возразить. Годзальская вздохнула, и полезла в сумочку. На ощупь нашла кошелек, не глядя, достала купюру.
— Возьмите и проводите меня на террасу.
Судя по округлившимся глазам официантки, купюра была крупной. Но сейчас Кате не было до этого дела.
Терраса оказалась шестиугольной крытой ротондой, открытой со всех сторон — попасть на нее можно было по довольно крутой лестнице, выводящей в центр помещения. Снега было на удивление немного — видимо, его регулярно убирали. Заверив официантку, что посетительница сама спустится вниз, как только ей полегчает, а сейчас она хочет побыть одна, Катя подошла к ограждению, опустила ладони в колючий снег — набрала полную пригоршню, и растерла лицо, порадовавшись отсутствию макияжа.
Стало легче, но смутное чувство, до того незаметное за волной дурноты, начало набирать силу. Угроза, опасность — неосознанная и даже несформированная до конца, но уже существующая. Отчего, почему? От кого? И кому — ей или Крылатому?
Почему-то захотелось еще раз взглянуть на крис. Сейчас Катя жила инстинктами, сейчас она доверяла каждому своему желанию, и чем неожиданнее и необъяснимее оно было, тем больше доверия вызывало.
Пальцы наткнулись на рукоять, стоило опустить руку в сумочку. Катя осторожно достала подарок странного немца, извлекла кинжал из ножен, взглянула на узор, складывавшийся в четкий рисунок. Настолько же четкий, как был у того парня, Стаса, в прошлом году… уже даже позапрошлом. Девушка повернула крис, решив посмотреть на узор с другой стороны.
Там скалился череп. Отчетливый, детально прорисованный. Кажется, даже не родной — протравленный намеренно.
Раньше, когда Катя рассматривала клинок в магазине, его не было.
Внезапно череп оскалился. Вопреки всем законам логики — во-первых, нарисованные черепа не скалятся, во-вторых, черепа вообще не скалятся. Но череп оскалился.
Катя вскрикнула. Панический ужас взял за горло, метель вдруг усилилась в разы, обращаясь смерчем, в белом вихре проступила темная, страшная тень. Девушка вскинула руки в защитном жесте, клинок оказался слишком близко, и волнистое лезвие прочертило алую дорожку по руке, легко прорезав тонкий свитер и блузку, а за ними — кожу, сосуды, сухожилия…
— Нет!
Пальцы сжались на рукояти сильнее, Катя, не замечая раны, снова взмахнула рукой, пытаясь отогнать тварь из белого смерча, отступила на шаг, еще на один…