Индиго

Одиннадцать пятьдесят семь.

Звуки за дверью. Что-то среднее между стоном и рычанием. Дело рук Вэйтроуза? Или ее собственных? Кровь закипала у меня в венах, член затвердел в трусах. Я представил, как она берет белую гостиничную подушку, сжимает ее своими загорелыми бедрами и верхом на ней ласкает свою киску. Она такая маленькая, что мне захотелось узнать, какая она внутри. Розовая, узкая и на ней легко остаются синяки. Я хотел запустить в нее свой язык и узнать это. Сорвать с нее трусики и проверить, совпадает ли цвет ее кожи на попке с цветом загорелых плеч и лица. Я физически ощущал потребность проверить данную информацию. Словно это – самая огромная тайна в мире.

О-о-ох, мой член уперся в молнию и набух до такой степени, что я чувствовал, как кровь пульсирует по его венам.

Одиннадцать пятьдесят восемь.

Из ее комнаты послышались шаги. Туда, сюда. Туда, сюда. Она, скорее всего, собирала вещи, а не мастурбировала. Я поправил член через джинсы, отряхнул одежду и хрустнул шеей. Так. Мне нужен секс. Стардаст еще не вариант. Она относилась к такому типу цыпочек, которым сначала надо узнать тебя поближе. Я мысленно записал напоминание, что как только мы приземлимся в Японии, я просуну свой член в первую же раздвинутую пару ног, которую смогу найти. Может, прямо в аэропорту. Даже если меня застукают. Не было ни одного человека в западном полушарии, который не видел бы мой член. Включая саму Инди. Как же ее глаза блестели, когда она смотрела на него…

Одиннадцать пятьдесят девять.

Беспокойство. Почему я беспокоился? Она ничего для меня не значила. Но она определенно была нужна. Все дело в альбоме, как мне казалось. Эта мысль засела у меня в голове.

Полночь.

Дверь все еще закрыта. Я не слышал ее шагов и не чувствовал ее приближения, а должен бы. Тепло тела способно передаваться через дерево, железо и пространство. Я сжал челюсти и ухватился за ручку ее двери. Это было бессмысленно. Дверь закрывалась автоматически, и даже я понимал, что не имею никакого права проникать в ее номер.

Минута первого.

Девчонка не собиралась подчиняться. Какая взбалмошная. Я занес кулак, чтобы постучать в дверь. В ту секунду, когда я почти коснулся дерева, дверь распахнулась. Передо мной стояла Инди с опухшими и красными глазами. В горле застряли слова, которые я так и не смог произнести. В большинстве своем ругательства, так что, может, оно и к лучшему, что я промолчал.

– Мне нужно, чтобы кто-нибудь обнял меня сегодня вечером, – выговорила она с трудом, обнимая себя за талию. Ее веки затрепетали от собственной искренности, словно она отдала мне что-то драгоценное. Свою слабость. И, конечно, я принял ее. Я вошел в ее номер. Если кто-то и будет обнимать Индиго Беллами во время этого турне, то это буду я. Она оттолкнула меня, коснувшись ладонью моей груди, и шагнула из комнаты в коридор вместе со мной.

Когда вечером она рассказала мне о своих родителях, мне стало ее жаль. Кажется, ее родители были достойными людьми.

– Давай будем относиться к этому бесстрастно, хорошо? Не ты ли придумал правило, что песни мы пишем за порогом наших комнат? Коридор – нейтральная территория.

– Мы уже давно оставили нейтралитет позади, и, черт тебя дери, опять ты все усложняешь, – прорычал я.

– Сегодня мне позволено вести себя как захочется, – фыркнула она.

Возможно, она была права. Я не был сиротой, но мог вполне ощутить себя таковым с моими-то родителями.

Не давая ей шансов к отступлению, я незамедлительно обхватил ее руками, держа, словно хрупкий фарфор. Она не такая костлявая, как мне казалось. Мне представлялось, что обнимать ее – то же самое, что обнимать мешок мрамора, но в реальности она была мягкой повсюду. От этой мысли я еще крепче прижал ее к себе, будто она могла ускользнуть сквозь пальцы, словно дымка.

Я положил подбородок на ее макушку, а она уткнулась мне носом в подмышку. Инди оказалась теплой и нежной. Восхитительной, вообще-то. Мне хотелось принять ее как наркотик. Сразу всю, за один присест. Я хотел, чтобы у меня случилась передозировка ею, понимая, какой вред я добровольно наношу своему организму. Потому что Инди, как наркотики, была временным спасением. Когда наши три месяца подойдут к концу, она оставит мою непристойную задницу и вернется к тому, что осталось от ее неблагополучной, но любящей семьи.

Я не винил ее.

Черт, я даже не стал бы останавливать ее.

В душе я понимал, что такой мерзавец, как я, не удержит ее.

Инди

Самый грубый подонок в мире, как выяснилось, мог приятно отвлечь.

Ведь я снова здесь, в коридоре, лицом к лицу, душа в душу с самым непутевым человеком в мире.