Индок охотится за пауками

Недалеко от школы был расположен заброшенный сад, с незапамятных времён обнесённый бетонными плитами. Многие из плит упали, а в нескольких были пробиты огромные дыры. Исписанный любителями граффити забор скрывал от прохожих многое из того, что там происходило. У жителей района это место почему-то пользовалось дурной славой, и гулять сюда никто не ходил, лишь иногда среди деревьев мелькали собачники или влюблённые парочки, у которых не было другого места.

Сюда друзья и направились. Они устроились под яблоней, повесив портфель Ивана Ивановича на ветку.

– Хорошо! – сказал Коля, наливая водку в одноразовые стаканчики.

Действительно, было хорошо. Листву деревьев тронула осень. Пахло дымом от костра. Воздух насыщался вечерней синевой. Иван Иванович с наслаждением закурил. Говорить ему не хотелось. Выпили ещё по одной, закусили мелкими яблоками, сорванными с дерева.

– Сумерки – трещина мира! – ни с того ни с сего, вдруг изрёк Коля. Собеседник должен был сразу понять, что поэт не так прост.

Коля часто и безответно влюблялся, но его дамы быстро уставали от прямолинейных предложений поэта, не подкреплённых знаками внимания в виде цветов, конфет или хотя бы банки прохладного пива. Увы! Банки пива с утра частенько не хватало и самому Коле.

– Давай, Иван, я тебе стихи прочту!

Стихи Иван Иванович не то, чтобы не любил, некоторые ему даже нравились – но слушать их сейчас он не хотел. Но Коля мог вспылить, или полезть в драку, – спьяну он был обидчив. Из двух зол надо было выбирать меньшее.

– Давай! – решился Иван Иванович, и вновь закурил.

Пусть читает, ему-то, какая разница! Сейчас проблемы на работе уже не казались заместителю директора стоящими внимания. Хотелось сесть, и натоптавшийся за день Иван Иванович безуспешно попытался пристроиться на толстой ветке яблони, склонившейся до земли. Никогда раньше его ноги не уставали так от работы!

– Хилые сейчас все… – презрительно произнес Коля, наблюдая за приятелем. Человеческие слабости он подчёркнуто презирал. Себя Коля считал спортивным, он почти не курил, бывал на занятиях по каратэ и даже как-то купался в проруби.

– Давай, читай уже! – Ивану Ивановичу всё же удалось присесть.

Коля принял позу и начал декламировать стихи, размахивая правой рукой. Левую руку он постоянно держал в брюках. Из-за этой вредной привычки у него был постоянно надорван карман.

Её как будто звали Лена,Была красива и умна,И светлых глаз боясь, как плена

Я пил и пил вино до дна.Она, как бабочка, вспорхнула,Лицо мое, задев крылом,Или коленкой прикоснуласьКо мне случайно под столом.Зря телефон пытался взять я…И вот теперь, издалека,Я помню лишь в разрезе платья

Ажурную резинку от чулка!1

Стихи приятеля было положено похвалить.

– Что же, по-моему, неплохо! – рассеянно произнес Иван Иванович.

Он слушал невнимательно, «в пол-уха». Приятная атмосфера вечера начала исчезать. Среди причудливо изогнутых деревьев стали появляться другие компании, слышался смех, и доносилась ненормативная лексика подрастающего поколения, того самого, которое должен теперь воспитывать Иван Иванович.

– Я ещё хотел прочесть, – огорчился Коля, – у меня много всякого!

Ивану Ивановичу вдруг показалось, что в группе шумной молодёжи он увидел Лампасова.

А он-то, что здесь делает? – учитель вгляделся в вечерний сумрак внимательней.

Фигура, похожая на Лампасова, исчезла.

Почудилось, – с облегчением подумал Иван Иванович, – здесь-то он откуда?

Точно почувствовав момент, поэт неожиданно сменил тему.

– Что ты, как каменный сидишь, Иван? Может, ещё добавим? – Коля показывал ему опустевшую бутылку.

Иван Иванович кивнул головой, соглашаясь.

Приятели провели вместе весь вечер. Обсуждали политику, спорт, астрономию, экономику, непостоянство прекрасного пола, и многие другие темы. Переходя от одного киоска к другому, они дегустировали напитки в разноцветных баночках. За разговорами время прошло незаметно. Вероятно, именно из-за этого Иван Иванович не запомнил, как он попал домой.

Утром болела голова. Иван Иванович совсем забыл, что перед уроками в кабинете биологии должна состояться «летучка» для решения текущих вопросов.

Он опоздал, и теперь директриса демонстративно смотрела на полусогнутый средний палец – её часики были встроены в перстень вместо камня. На этот раз она играла роль слушательницы, а у доски выступала Галина Георгиевна. Собрание было в самом разгаре.